Биография Бродского тесно связана с Лениградом, где 24 мая 1940 года родился будущий поэт. Образ послевоенного Ленинграда сохранился в памяти поэта и оказал влияние на его творчество. Взрослая жизнь для писателя началась сразу после окончания 7 классов. Он перепробовал массу различных профессий: врач, матрос, рабочий, геолог, но интересовало его по-настоящему только одно – литературное творчество.

Начало творческого пути

По его собственному утверждению, он написал свое первое произведение в 18 лет (хотя биографы-исследователи обнаружили и более ранние стихи, написанные поэтом в возрасте 14-15 лет). Первая публикация увидела свет в 1962 году.

Кумиры и учителя

Бродский очень много читал и учился. Своими кумирами и настоящими литературными гениями он считал М. Цветаеву , А. Ахматову (интересный факт: личная встреча молодого Бродского и Ахматовой произошла в 1961 году, юный поэт очень понравился Анне Ахматовой, и она взяла его «под свое крыло»), Фроста, Б. Пастернака , О. Мандельштама , Кавафиса, У.Одена. На него оказывали влияние и его современники (с которыми он лично был знаком), такие, как Б. Слуцкий, Ев. Рейн, С. Давлатов, Б. Окуджава и другие.

Преследования и арест

Первый раз поэта арестовали в 1960 году, но очень быстро выпустили, а в 1963 году его начали по-настоящему преследовать за диссидентские высказывания. В 1964 году он был арестован за тунеядство и в этом же году, пережив сердечный приступ, направлен на принудительное лечение в психиатрическую больницу. После нескольких судебных заседаний Бродский был признан виновным и отправлен на принудительное поселение в Архангельскую область.

Освобождение и высылка за границу

На защиту Бродского встали многие деятели искусства того времени (причем не только СССР): А.Ахматова, Д.Шостакович , С.Маршак , К.Чуковский , К.Паустовский , А.Твардовский , Ю.Герман, Жан-Поль Сартр. В результате массированной «атаки» на власть Бродский был возращен в Ленинград, но публиковаться ему не давали. За несколько лет было напечатано всего 4 стихотворения (хотя Бродского много печатали за границей).

В 1972 году Бродскому «предложили» уехать, и он вынужден был согласиться. 4 июня 1972 года его лишили советского гражданства и он уехал в Вену.

В эмиграции

С 1972 года Бродский работал в Мичиганском университете, активно писал и публиковался, свел близкое знакомство с такими деятелями культуры, как Стивен Спендер, Шеймас Хини, Роберт Лоуэлл. В 1979 году он принял американское гражданство и начал преподавать в других учебных заведениях. В общей сложности его педагогический стаж составил более 24 лет.

В 1991 году Бродскому была вручена Нобелевская премия.

Личная жизнь

Краткая биография Иосифа Бродского будет неполной без «любовных линий». В 22 года Бродский встретил свою первую любовь – Марию (Марианну) Басманову. В 1967 году у пары родился сын. Женаты они не были, но состояли в дружеских отношениях и переписывались всю жизнь. В 1990 году он женился первый раз на Марии Соццани, итальянке из древнего рода, но наполовину русской. В 1993 году у них родилась дочь Анна.4.3 баллов . Всего получено оценок: 120.

Иосиф Бродский родился 24 мая 1940 года в Ленинграде в еврейской семье. Отец, Александр Иванович Бродский (1903--1984), был военным фотокорреспондентом, вернулся с войны в 1948 году и поступил на работу в фотолабораторию Военно-Морского музея. В 1950 году демобилизован, после этого работал фотографом и журналистом в нескольких ленинградских газетах. Мать, Мария Моисеевна Вольперт (1905--1983), работала бухгалтером. Родная сестра матери -- актриса БДТ и Театра им. В. Ф. Комиссаржевской Дора Моисеевна Вольперт.

Раннее детство Иосифа пришлось на годы войны, блокады, послевоенной бедности и прошло без отца. В 1942 году после блокадной зимы Мария Моисеевна с Иосифом уехала в эвакуацию в Череповец, вернулись в Ленинград в 1944 году

Эстетические взгляды Бродского формировались в Ленинграде 1940--1950-х годов. Неоклассическая архитектура, сильно пострадавшая во время бомбёжек, бесконечные перспективы петербургских окраин, вода, множественность отражений, -- мотивы, связанные с этими впечатлениями его детства и юности, неизменно присутствуют в его творчестве.

В 1955 году, в неполные шестнадцать лет, закончив семь классов и начав восьмой, Бродский бросил школу и поступил учеником фрезеровщика на завод «Арсенал». Это решение было связано как с проблемами в школе, так и с желанием Бродского финансово поддержать семью.

В то же время он очень много, но хаотично читал -- в первую очередь поэзию, философскую и религиозную литературу, начал изучать английский и польский языки.

В 1959 году знакомится с Евгением Рейном, Анатолием Найманом, Владимиром Уфляндом, Булатом Окуджавой, Сергеем Довлатовым.

14 февраля 1960 года состоялось первое крупное публичное выступление на «турнире поэтов» в ленинградском Дворце культуры им. Горького с участием А. С. Кушнера, Г. Я. Горбовского, В. А. Сосноры. Чтение стихотворения «Еврейское кладбище» вызвало скандал.

В августе 1961 года в Комарове Евгений Рейн знакомит Бродского с Анной Ахматовой. В 1962 году во время поездки в Псковон знакомится с Н. Я. Мандельштам, а в 1963 году у Ахматовой -- с Лидией Чуковской. После смерти Ахматовой в 1966 году с легкой руки Д. Бобышева четверо молодых поэтов, в их числе и Бродский, в мемуарной литературе нередко упоминались как «ахматовские сироты».

В 1962 году двадцатидвухлетний Бродский встретил молодую художницу Марину (Марианну) Басманову, дочь художника П. И. Басманова. С этого времени Марианне Басмановой, скрытой под инициалами «М. Б.», посвящались многие произведения поэта. «Стихи, посвящённые „М. Б.“, занимают центральное место в лирике Бродского не потому, что они лучшие -- среди них есть шедевры и есть стихотворения проходные, -- а потому, что эти стихи и вложенный в них духовный опыт были тем горнилом, в котором выплавилась его поэтическая личность». Первые стихи с этим посвящением -- «Я обнял эти плечи и взглянул…», «Ни тоски, ни любви, ни печали…», «Загадка ангелу» датируются 1962 годом. Сборник стихотворений И. Бродского «Новые стансы к Августе» (США, Мичиган:Ardis, 1983) составлен из его стихотворений 1962--1982 годов, посвящённых «М. Б.». Последнее стихотворение с посвящением «М. Б.» датировано 1989 годом.

По собственным словам, Бродский начал писать стихи в восемнадцать лет, однако существует несколько стихотворений, датированных 1956--1957 годами. Одним из решающих толчков стало знакомство с поэзией Бориса Слуцкого. «Пилигримы», «Памятник Пушкину», «Рождественский романс» -- наиболее известные из ранних стихов Бродского. Для многих из них характерна ярко выраженная музыкальность. Цветаева и Баратынский, а несколькими годами позже --Мандельштам, оказали, по словам самого Бродского, определяющее влияние на него.

Из современников на него повлияли Евгений Рейн, Владимир Уфлянд, Станислав Красовицкий.

Позднее Бродский называл величайшими поэтами Одена и Цветаеву, за ними следовали Кавафис и Фрост, замыкали личный канон поэта Рильке, Пастернак, Мандельштам и Ахматова.

8 января 1964 года «Вечерний Ленинград» опубликовал подборку писем читателей с требованиями наказать «тунеядца Бродского». 13 января 1964 года Бродского арестовали по обвинению в тунеядстве. 14 февраля у него случился в камере первый сердечный приступ. С этого времени Бродский постоянно страдал стенокардией, которая всегда напоминала ему о возможной близкой смерти (что вместе с тем не мешало ему оставаться заядлым курильщиком). Во многом отсюда «Здравствуй, мое старение!» в 33 года и «Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной» в 40 -- со своим диагнозом поэт действительно не был уверен, что доживёт до этого дня рождения.

Два заседания суда над Бродским (судья Дзержинского суда Савельева Е. А.) были законспектированы Фридой Вигдоровой и получили широкое распространение всамиздате.

Все свидетели обвинения начинали свои показания со слов: «Я с Бродским лично не знаком…», перекликаясь с формулировкой времён травли Пастернака: «Я роман Пастернака не читал, но осуждаю!..».

13 марта 1964 года на втором заседании суда Бродский был приговорён к максимально возможному по указу о «тунеядстве» наказанию -- пяти годам принудительного труда в отдалённой местности. Он был сослан (этапирован под конвоем вместе с уголовными заключенными) в Коношский район Архангельской области и поселился в деревне Норенская. В интервью Волкову Бродский назвал это время самым счастливым в своей жизни. В ссылке Бродский изучал английскую поэзию, в том числе творчество Уистена Одена.

Внешне жизнь Бродского в эти годы складывалась относительно спокойно, но КГБ не оставлял вниманием своего «старого клиента». Этому способствовало и то, что «поэт становится чрезвычайно популярен у иностранных журналистов, ученых-славистов, приезжающих в Россию. У него берут интервью, его приглашают в западные университеты (естественно, что разрешения на выезд власти не дают) и т. п.».

За рубежами СССР стихотворения Бродского продолжают появляться как на русском, так и в переводах, прежде всего на английском, польском и итальянском языках. В 1967 году в Англии вышел неавторизированный сборник переводов «Joseph Brodsky. Elegy to John Donne and Other Poems / Tr. by Nicholas Bethell».В 1970 году в Нью-Йорке выходит «Остановка в пустыне» -- первая книга Бродского, составленная под его контролем. Стихотворения и подготовительные материалы к книге тайно вывозились из России или, как в случае с поэмой «Горбунов и Горчаков», пересылались на запад дипломатической почтой.

В 1971 году Бродский был избран членом Баварской Академии Изящных Искусств.

10 мая 1972 года Бродского вызвали в ОВИР и поставили перед выбором: немедленная эмиграция или «горячие денечки», каковая метафора в устах КГБ означала допросы, тюрьмы и психбольницы. К тому времени ему уже дважды -- зимой 1964 года -- приходилось лежать на «обследовании» в психиатрических больницах, что было, по его словам, страшнее тюрьмы и ссылки. Бродский принимает решение об отъезде. Избрав эмиграцию, Бродский пытался оттянуть день отъезда, но власти хотели избавиться от неугодного поэта как можно быстрее. 4 июня 1972 года лишенный советского гражданства Бродский вылетел из Ленинграда по предписанному еврейской эмиграции маршруту: в Вену.

Через два дня по приезде в Вену Бродский отправляется знакомиться к живущему в Австрии У. Одену.

В июле 1972 г. Бродский переезжает в США и принимает пост «приглашенного поэта» (poet-in-residence) в Мичиганском университете в Энн-Арборе, где преподает, с перерывами, до 1980 г. С этого момента закончивший в СССР неполные 8 классов средней школы Бродский ведет жизнь университетского преподавателя, занимая на протяжении последующих 24 лет профессорские должности в общей сложности в шести американских и британских университетах, в том числе в Колумбийском и вНью-Йоркском. Он преподавал историю русской литературы, русскую и мировую поэзию, теорию стиха, выступал с лекциями и чтением стихов на международных литературных фестивалях и форумах, в библиотеках и университетах США, в Канаде, Англии, Ирландии, Франции, Швеции, Италии.

С годами состояние его здоровья неуклонно ухудшалось, и Бродский, чей первый сердечный приступ пришёлся на тюремные дни 1964 года, перенёс 4 инфаркта в 1976, 1985 и 1994 годах.

1977 году Бродский принимает американское гражданство, в 1980 окончательно перебирается из Энн-Арбора в Нью-Йорк, в дальнейшем делит свое время между Нью-Йорком и Саут-Хэдли, университетским городком в штате Массачусетс, где с 1982 года и до конца жизни он преподавал по весенним семестрам в консорциуме «пяти колледжей». В 1990 году Бродский женился на Марии Соццани, итальянской аристократке, русской по материнской линии. В 1993 году у них родилась дочь Анна.

Новые книги стихов на русском выходят в 1977 г. -- это «Конец прекрасной эпохи», включившая стихотворения 1964--1971 годов, и «Часть речи», в которую вошли произведения, написанные в 1972--1976. Причиной такого деления были не внешние события (эмиграция) -- осмысление изгнанничества как судьбоносного фактора было чуждо творчеству Бродского -- а то, что по его мнению в 1971/72 годах в его творчестве происходят качественные изменения. На этом переломе написаны «Натюрморт», «Одному тирану», «Одиссей Телемаку», «Песня невинности, она же опыта», «Письма римскому другу», «Похороны Бобо». В стихотворении «1972 год», начатом в России и законченном за её пределами, Бродский дает следующую формулу: «Все, что творил я, творил не радия / славы в эпоху кино и радио, / но ради речи родной, словесности…». Название сборника -- «Часть речи» -- объясняется этим же посылом, лапидарно сформулированным в его Нобелевской лекции: «кто-кто, а поэт всегда знает<…> что не язык является его инструментом, а он -- средством языка».

Следующая большая книга стихов -- «Урания» -- вышла в свет в 1987 году. В этом же году Бродский стал лауреатом Нобелевской премии по литературе, которая была присуждена ему «за всеобъемлющее творчество, проникнутое ясностью мысли и поэтической интенсивностью» («for an all-embracing authorship, imbued with clarity of thought and poetic intensity»). Свою написанную на русском Нобелевскую речь, в которой он сформулировал личное и поэтическое кредо, сорокасемилетний Бродский начал словами:

«Для человека частного и частность эту всю жизнь какой-либо общественной роли предпочитавшего, для человека, зашедшего в предпочтении этом довольно далеко -- и в частности от родины, ибо лучше быть последним неудачником в демократии, чем мучеником или властителем дум в деспотии, -- оказаться внезапно на этой трибуне -- большая неловкость и испытание» бродский поэт эстетический творчество

В 1990-е годы выходят четыре книги новых стихов Бродского: «Примечания папоротника»], «Каппадокия», «В окрестностях Атлантиды и изданный в Ардисе уже после смерти поэта и ставший итоговым сборник «Пейзаж с наводнением».

Последняя книга, составленная при жизни поэта, завершается следующими строками:

И если за скорость света не ждешь спасибо,

то общего, может, небытия броня

ценит попытки её превращенья в сито

и за отверстие поблагодарит меня.

Субботним вечером 27 января 1996 года в Нью-Йорке Бродский готовился ехать в Саут-Хэдли и собрал в портфель рукописи и книги, чтобы назавтра взять с собой. В понедельник начинался весенний семестр. Пожелав жене спокойной ночи, Бродский сказал, что ему нужно ещё поработать, и поднялся к себе в кабинет. Утром, на полу в кабинете его и обнаружила жена. Бродский был полностью одет. На письменном столе рядом с очками лежала раскрытая книга -- двуязычное издание греческих эпиграмм. Сердце, по мнению медиков, остановилось внезапно -- инфаркт, поэт умер в ночь на 28 января 1996 года.

1 февраля в Епископальной приходской церкви Благодати (GraceChurch) в Бруклин Хайтс, неподалеку от дома Бродского, прошлоотпевание. На следующий день состоялось временное захоронение: тело в гробу, обитом металлом, поместили в склеп на кладбище при храме Св. Троицы (TrinityChurchCemetery), на берегу Гудзона, где оно хранилось до 21 июня 1997 года. Присланное телеграммой предложение депутата Государственной Думы РФ Г. В. Старовойтовой похоронить поэта в Петербурге на Васильевском острове было отвергнуто -- «это означало бы решить за Бродского вопрос о возвращении на родину».

В своих широко цитируемых воспоминаниях, посвященных последней воле и похоронам Бродского, поэт и переводчик Илья Кутик говорит:

За две недели до своей смерти Бродский купил себе место в небольшой часовне на нью-йоркском кладбище по соседству с Бродвеем (именно такой была его последняя воля). После этого он составил достаточно подробное завещание. Был также составлен список людей, которым были отправлены письма, в которых Бродский просил получателя письма дать подписку в том, что до 2020 года получатель не будет рассказывать о Бродском как о человеке и не будет обсуждать его частную жизнь.

21 июня 1997 года на кладбище Сан-Микеле в Венеции состоялось перезахоронение тела Иосифа Бродского. Первоначально тело поэта планировали похоронить на русской половине кладбища между могилами Стравинского и Дягилева, но это оказалось невозможным, поскольку Бродский не был православным. Также отказало в погребении и католическое духовенство. В результате решили похоронить тело в протестантской части кладбища. Место упокоения было отмечено скромным деревянным крестом с именем Joseph Brodsky . Через несколько лет на могиле был установлен надгробный памятник работы художника Владимира Радунского

Стихи

Не выходи из комнаты

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.

Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?

За дверью бессмысленно все, особенно -- возглас счастья.

Только в уборную - и сразу же возвращайся.

О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.

Потому что пространство сделано из коридора

и кончается счетчиком. А если войдет живая

милка, пасть разевая, выгони не раздевая.

Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.

Что интересней на свете стены и стула?

Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером

таким же, каким ты был, тем более --изувеченным?

О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову

в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.

В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.

Ты написал много букв; еще одна будет лишней.

Не выходи из комнаты. О, пускай только комната

догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито

эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.

Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.

Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.

Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,

слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся

шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.

Прощай

позабудь

и не обессудь.

А письма сожги,

как мост.

Да будет мужественным

твой путь,

да будет он прям

Да будет во мгле

для тебя гореть

звездная мишура,

да будет надежда

ладони греть

у твоего костра.

Да будут метели,

снега, дожди

и бешеный рев огня,

да будет удач у тебя впереди

больше, чем у меня.

Да будет могуч и прекрасен

гремящий в твоей груди.

Я счастлив за тех,

которым с тобой,

Лауреат Нобелевской премии 1987 года по литературе, поэт русской культуры ныне, по воле судьбы, принадлежит американской цивилизации.

Роберт Сильвестр писал о Бродском: "В отличие от поэтов старшего поколения, созревших в то время, когда в России процветала высокая поэтическая культура, Бродский, родившийся в 1940 году, рос в период, когда русская поэзия находилась в состоянии хронического упадка, и вследствие этого вынужден был прокладывать свой собственный путь".

Высказывание Сильвестра достаточно справедливо, потому что в качестве поэзии выдавалось то, что существовало на страницах печати, - но это был абсолютный вздор, об этом и говорить стыдно, и вспоминать не хочется.

литературное воззрение бродский поэт

"Ценность нашего поколения заключается в том, что, никак и ничем не подготовленные, мы проложили эти самые, если угодно, дороги" - пишет Бродский. "Мы действовали не только на свой страх и риск, это само собой, но просто исключительно по интуиции. И что замечательно - что человеческая интуиция приводит именно к тем результатам, которые не так разительно отличаются от того, что произвела предыдущая культура, стало быть, перед нами не распавшиеся еще цепи времен, а это замечательно".

Поэт русской культуры ныне принадлежит американской цивилизации. Но дело не ограничивается цивилизацией. В случае с Бродским эмиграция не просто географическое понятие. Поэт пишет на двух языках, Таким образом, в творчестве поэта сошлись и причудливо переплелись две разнородные культуры, и их "конвергенция", случай в известной мере уникальный, чем-то напоминает творческую судьбу В. Набокова.

В своей книге-эссе "Меньше, чем единица", написанной по-английски, как считают сами американцы, пластично и безупречно, Бродский приобщает американского читателя к миру русской поэзии. В своих же русских стихах поэт парит над американским ландшафтом:

Северо-западный ветер его поднимает над

сизой, лиловой, пунцовой, алой

долиной Коннектикута. Он уже

не видит лакомый променад

курицы по двору обветшалой

фермы, суслика на меже.

На воздушном потоке распластанный, одинок,

все, что он видит - гряду покатых

холмов и серебро реки,

вьющейся точно живой клинок,

сталь в зазубринах перекатов,

схожие с бисером городки

Новой Англии.

Этот полет одинокого сильного ястреба, держащего курс на юг, к Рио-Гранде, на пороге зимы, прослежен, казалось бы, американским глазом, но смущает финальная строка стихотворения: детвора, завидев первый снег, "кричит по-английски: "Зима, зима!" На каком же языке ей кричать в США, как не по-английски? Последняя строка вызывает герметичность американского мира, вселяет подозрение, что здесь не обошлось без мистификаторской мимикрии, разрушенной напоследок намеренно и наверняка.

В декорациях американского неба вдруг возникает черная языковая дыра, не менее страшная, чем осенний крик птицы, чей образ, и без того нагруженный тяжестью разнородного смысла, в виду той дыры приобретает новое, четвертое измерение, куда и устремляется ястреб:

Все выше. В ионосферу.

В астрономически объективный ад

птиц, где отсутствует кислород,

где вместо проса - крупа далеких

звезд. Что для двуногих высь,

то для пернатых наоборот.

Не мозжечком, но в мешочках легких

он догадывается: не спастись.

А вот стихотворение из книги Бродского "части речи" (1977). Оно написано в знакомой нам форме фрагмента, которая заставляет вспомнить, что он принадлежит к школе Ахматовой:

и при слове "грядущее" из русского языка

выбегают мыши и всей оравой

отгрызают от лакомого куска

памяти, что твой сыр дырявой.

После скольких зим уже безразлично, что

или кто стоит в углу у окна за шторой,

и в мозгу раздается не неземное "до",

но ее шуршание. Жизнь, которой,

как даренной вещи, не смотрят в пасть,

обнажает зубы при каждой встрече.

От всего человека вам остается часть

речи. Часть вообще. Часть речи.

Стихотворение так и начинается у Бродского со строчной буквы после отточия. При слове "грядущее" по прихоти ассоциаций из языка возникают другие слова с присущими им шлейфами настроений, эмоций, чувствований. Они, как мыши, вгрызаются в память, и тут выясняется, что память стала дырявой, что многое уже забылось. Слово влечет за собой другое слово не только по смыслу, многие ассоциации возникают по созвучию: грядуЩее - мыШи - Шторой - ШурШание. За этой звуковой темой следует другая: Жизнь - обнаЖает - в каЖдой. Далее развивается третья: встреЧе - Человека - Часть - реЧи - Часть - реЧи - Часть - реЧи. Это не просто инструментовка на три темы шипящих согласных звуков, это слова-мыши, которые выбегают и суетятся при одном только слове "грядущее".

Творчество Бродского метафизично, это микрокосмос, где уживается Бог и черт, вера и атеизм, целомудрие и цинизм. Его поэзия чрезвычайно объемна и - одновременно - разнопланова. Не случайно один из его лучших сборников назван в честь музы астрономии - Урании. Обращаясь к Урании, Бродский пишет:

Днем и при свете слепых коптилок,

видишь: она ничего не скрыла

и, глядя на глобус, глядишь в затылок.

Вон они, те леса, где полно черники,

реки, где ловят рукой белугу,

либо - город, в чьей телефонной книге

то есть к юго-востоку, коричневеют горы,

бродят в осоке лошади-пржевали;

и простор голубеет, как белье с кружевами.

"…зачастую, когда я сочиняю стихотворение и пытаюсь уловить рифму, вместо русской вылезает английская, но это издержки, которые у этого производства всегда велики. А какую рифму принимают эти издержки, уже безразлично" - так говорит Бродский о "технологии" своего творчества. "Больше всего меня занимает процесс, а не его последствия".". когда я пишу стихи по-английски, - это скорее игра, шахматы, если угодно, такое складывание кубиков. Хотя я часто ловлю себя на том, что процессы психологические, эмоционально-акустические идентичны".

Ветренно. Сыро, темно. И ветренно.

Полночь швыряет листву и ветви на

кровлю. Можно сказать уверенно:

здесь и скончаю я дни, теряя

волосы, зубы, глаголы, суффиксы,

черпая кепкой, что шлемом суздальским,

из океана волну, чтоб сузился,

хрупая рыбу, пускай сырая.

Бродский, подобно Ахматовой и Мандельштаму, очень литературный поэт, у него много аллюзий на предшественников. В приведенном отрывке из стихотворения "1972" есть намек на "Слово о полку Игореве", в конце перефразирован Гейне; другое стихотворение начинается: "Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря." - это "Записки сумасшедшего" Гоголя. Неожиданно возникает Хлебников:

Классический балет! Искусство лучших дней!

Когда шипел ваш грог и целовали в обе,

и мчались лихачи, и пелось бобэоби,

и ежели был враг, то он был - маршал Ней.

Поэтический мир Бродского, по сути дела, оказывается квадратом, сторонами коего служат: отчаяние, любовь, здравый смысл и ирония.

Бродский был изначально умным поэтом, то есть поэтом, нашедшим удельный вес времени в поэтическом хозяйстве вечности. Оттого он быстро преодолел "детскую болезнь" определенной части современной ему московско-ленинградской поэзии, так называемое "шестидесятничество", основной пафос которого определяется. впрочем, Бродский отдал этому пафосу мимолетную дань, хотя бы в ранних, весьма банальных стихах о памятнике:

Поставим памятник

в конце длинной городской улицы.

У подножья пьедестала - ручаюсь -

каждое утро будут появляться

Подобные стихи о памятнике обеспечивали поэту репутацию смутьяна, и Бродский в конце 50-х годов явно ценил эту репутацию. Но куда сильнее и своевольнее прорывалась в поэзии юного Бродского тема экзистенциального отчаяния, захватывая попутно темы расставаний жанр, смешиваясь с темой абсурдности жизни и смотрящий из всех щелей смерти:

Смерть - это все машины,

это тюрьма и сад.

Смерть - это все мужчины,

галстуки их висят.

Смерть - это стекла в бане,

в церкви, в домах - подряд!

Смерть - это все, что с нами -

ибо они - не узрят.

Такой бурный "пессимизм" в сочетании с "фрондой" был чреват общественным скандалом.

Любовь - мощный двигатель поэзии Бродского. Обычная любовь переплетается с отчаянием и тревогой. Любовная трагедия может обернуться и фарсом, изложенным бойким ямбом:

Петров женат был на ее сестре,

но он любил свояченицу; в этом

сознавшись ей, он позапрошлым летом,

поехав в отпуск, утонул в Днестре.

("Чаепитие")

Фарс разлагает любовь - особенно тогда, когда она слаба, - на составные, чреватые натурализмом, элементы:

Сдав все свои экзамены, она

к себе в субботу пригласила друга;

был вечер, и закупорена туго

была бутылка красного вина.

Ирония в поэзии Бродского непосредственным образом сопряжена со здравым смыслом. Бродский о главном не говорит прямо, а всегда уклончиво, обиняками.

Заходит с одной и с другой стороны, ищет все новых возможностей пробиться к идее, к собеседнику.

Структура стихотворения Бродского в принципе открыта. Видна художественная целесообразность каждого эпизода, а композиция часто основана на симметрии, так что массы стихов относительно легко обозримы. Можно даже выявить такую закономерность: в коротких стихотворениях формальные ограничения нередко ослабляются, а в длинных нарастают.

В коротких текстах Бродский иногда доходит до полного разрушения формы. Так в стихотворении "Сонет" (1962), где не соблюдено ни единое правило построения этой твердой строфической формы, за исключением одного: в нем 14 стихов:

Мы снова проживаем у залива,

и проплывают облака над нами,

и современный тарахтит Везувий,

и оседает пыль по переулкам,

и стекла переулков дребезжат.

Когда-нибудь и нас засыпет пепел.

Так я хотел бы в этот бедный час

Приехать на окраину в трамвае,

войти в твой дом,

и если через сотни лет

придет отряд раскапывать наш город,

то я хотел бы, чтоб меня нашли

оставшимся навек в твоих объятьях,

засыпанного новою золой.

В 1965 год Бродский формулирует свое кредо, оставшееся в силе до конца его жизни. В стихотворении "Одной поэтессе" он писал:

Я заражен нормальным классицизмом.

А вы, мой друг, заражены сарказмом.

Бродский обнаруживает три вида поэзии:

Один певец подготавливает рапорт.

Другой рождает приглушенный ропот.

А третий знает, что он сам лишь рупор.

И он срывает все цветы родства.

Поэтика Бродского служит стремлению преодолеть страх смерти и страх жизни.

Бродский дошел до предела в сплавлении всех стилистических пластов языка. Он соединяет самое высокое с самым низким. Начало стихотворения "Бюст Тиберия":

Приветствую тебя две тыщи лет

спустя. Ты тоже был женат на бляди.

Одна из характернейших примет стихотворной речи Бродского - длинные сложные синтаксические конструкции, переливающиеся через границы строк и строф, иногда действительно вызывающие ассоциации со стальными гусеницами танка, неудержимо накатывающего на читателя. В "Стихах о зимней компании 1980-го года" танк появляется и буквально - закованный в броню тропов, бесконечными синтаксическими переносами выплывает из-за горизонта строфы и обрушивается на читателя:

Механический слон, задирая хобот

в ужасе перед черной мышью

мины в снегу, изрыгает к горлу

подступивший комок, одержимый мыслью,

как Магомет, сдвинуть с места гору.

Танк - слон, пушка - хобот, мина - мышь. Из этих двух рядов тем вырастает образ. У Бродского нередко образы возникают на пересечении совершенно неожиданно сопоставленных тем.

Стихи Бродского, в своей совокупности, представляют собой гимн бесконечным возможностям русского языка, все пишется во славу ему:

Слушай, дружина, враги и братие!

Все, что творил я, творил не ради я

славы в эпоху кино и радио,

но ради речи родной, словесности.

За каковое раденье-жречество

(сказано ж доктору: сам пусть лечится),

чаши лишившись в пиру Отечества,

ныне стою в незнакомой местности.

Именно вера в язык вводит Бродского в классическую эстетику, сохраняет его экзистенциальное право быть поэтом, не чувствующим абсурдности своего положения, подозревать за культурой серьезный и неразгаданный смысл и, что тоже важно, сдерживать капризы своенравного лирического "я", иначе его - в рамках эмоционального квадрата - швыряет во все стороны: от любовного безумства к ироническому признанию, от утверждения своей гениальности к утверждению собственного ничтожества.

Как истинный творец, он сам подвел итог своему творчеству. Вообще говоря, Бродский - не просто поэт. На мой взгляд, русской поэзии не хватало философа, чтобы он окинул взглядом всю картину целиком и в то же время мог бы рассказать о том, что увидел. Бродский рассказал. Не знаю, хорошо это или плохо, но он сумел передать всю боль нашего времени, страх перед Ничем, спрятанный в обыденность, метафизическую тоску "и проч." И только от нас зависит, сможет ли его слово пробиться к нам в наши микровселенные, чтобы принести туда свет откровения.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

Иосиф Александрович Бродский - выдающийся русский (как он сам всегда утверждал) поэт, эссеист, драматург. Он был самым молодым из Нобелевских лауреатов. Уже в двадцать лет он осознал себя орудием родного языка и покорился этой миссии. Результат - девять стихотворных книг и пьеса на русском и книга эссе на английском языке, не считая множества периодических публикаций. Всё это издано на Западе, главным образом в США, где Иосиф Бродский живёт с 1972 года.

Подлинные поэты, а не просто наёмники и призывники от поэзии, больше всего любят те свои стихи, которые они ещё не дописали.

Заставить поэта перечислить его любимые стихи, из всего им написанного, было нелегко. Некоторые из своих давних стихов и поэм Иосиф Бродский не хотел переиздавать. Достаточно осторожно и сдержанно он относился и к массовой публикации его стихов в России.

Бродский намного опередил своё время по глубине мысли. Количество проблем, поднимаемых им в произведениях, огромно. Он рассматривал человеческое общество в динамике его культурного развития под призмой общечеловеческого, духовного. Именно культуру он считал единственной надеждой на выживание, на спасение общества. Но больше всего Бродского занимал язык как форма существования культуры. Язык, по мнению Бродского, есть нить, протянутая из прошлого в будущее, соединяющая пространство и время.

1. Творческий путь Иосифа Бродского

Бродский родился 24 мая 1940 в Ленинграде. Его, едва ли не самого «несоветского» подданного СССР назвали Иосифом в честь Сталина. Уже с ранних лет в жизни Бродского многое символично. Детство прошло в маленькой квартире в том самом «питерском» доме, где до революции жили Д.С. Мережковский и З.Н. Гиппиус и откуда они отправились в эмиграцию. В школе, которую посещал Бродский, некогда учился Альфред Нобель: в 1986 Бродский станет Нобелевским лауреатом. О детстве он вспоминал неохотно: «Обычное детство. Я не думаю, что детские впечатления играют важную роль в дальнейшем развитии».

В отрочестве проявились его самостоятельность и строптивость. В 1955, не доучившись, Бродский поступает работать на военный завод фрезеровщиком, выбрав для себя самообразование, главным образом, чтение. Пожелав стать хирургом, идет работать помощником прозектора в морге госпиталя при ленинградской тюрьме «Кресты», где помогает анатомировать трупы. За несколько лет он опробовал больше десятка профессий: техника-геофизика, санитара, кочегара, фотографа и т.д. Ищет работу, которую можно совмещать с творчеством. Писать стихи впервые попробовал в 16 лет. Подтолкнуло писать впечатление от чтения сборника Бориса Слуцкого. Первое стихотворение было опубликовано, когда Бродскому было семнадцать лет, в 1957: Прощай, / позабудь / и не обессудь. / А письма сожги, / как мост. / Да будет мужественным / твой путь, / да будет он прям / и прост...

На рубеже 1950-1960-х изучает иностранные языки (английский и польский), посещает лекции на филологическом факультете ЛГУ. В 1959 знакомится со сборником стихотворений Е.А.Баратынского, после чего окончательно укрепляется в желании стать поэтом: «Читать мне было нечего, и когда я нашел эту книжку и прочел ее, тут-то я все понял, чем надо заниматься…».

Читательские впечатления Бродского этой поры бессистемны, но плодотворны для развития поэтического голоса. Первые стихи Бродского, по его собственному призванию, возникли «из небытия»: «Мы пришли в литературу Бог знает откуда, практически лишь из факта своего существования, из недр» (Беседа Бродского с Дж.Глэдом). Восстановление культурной преемственности для поколения Бродского подразумевало прежде всего обращение к русской поэзии Серебряного века. Однако и здесь Бродский стоит особняком. По собственному признанию, Пастернака он не «понимал» до 24 лет, до той же поры не читал Мандельштама, почти не знал (до личного знакомства) лирики Ахматовой. Безусловной ценностью обладало для Бродского - с первых самостоятельных шагов в литературе и до конца жизненного пути - творчество М.Цветаевой. Бродский больше отождествляет себя с поэтами начала 19 в. В Стансах городу (1962) соотносит свою судьбу с судьбой Лермонтова. Но и здесь сказывается характерная черта поэта: боязнь быть на какого-то похожим, растворить свою индивидуальность в чужих смыслах. Бродский демонстративно предпочитает лирику Е.Баратынского, К.Батюшкова и П.Вяземского пушкинским традициям. В поэме 1961 Шествие пушкинские мотивы поданы сознательно отчужденно, отстраненно, и помещенные автором в чужеродный контекст, они начинают звучать откровенно иронично.

Творческие предпочтения Бродского были обусловлены не только желанием избегать банальности. Аристократичная уравновешенность «просветленной» пушкинской музы была менее близка Бродскому, чем традиция русской философской поэзии. Бродский воспринял медитативную интонацию, склонность к поэтике размышления, драматизм мысли. Постепенно он уходит далее в прошлое поэзии, активно впитывая наследие 18 в., - Ломоносова, Державина, Дмитриева. Освоение допушкинских пластов русской словесности позволяет ему увидеть огромные области поэтического языка. Бродский осознал необходимость синтеза преемственности и выявления новых выразительных возможностей русского классического стиха.

2. Космогония И. Бродского

С начала 1960-х начинает работать как профессиональный переводчик по договору с рядом издательств. Тогда же знакомится с поэзией английского поэта-метафизика Джона Донна, которому посвятил Большую элегию Джону Донну (1963). Переводы Бродского из Донна часто неточны и не очень удачны. Но оригинальное творчество Бродского стало уникальным опытом приобщения русского слова к доселе чуждому ему опыту барочной европейской поэзии «метафизической школы». Лирика Бродского впитает основные принципы «метафизического» мышления: отказ от культа переживаний лирического «я» в поэзии, «суховатая» мужественная интеллектуальность, драматичная и личная ситуация лирического монолога, часто - с напряженным ощущением собеседника, разговорность тона, использования «непоэтической» лексики (просторечья, вульгаризмов, научных, технических понятий), построение текста как череды доказательств в пользу какого-то утверждения. Наследует Бродский у Донна и других поэтов-метафизиков и «визитную карточку» школы - т.н. «кончетти» (от итал. - «понятие») - особый вид метафоры, сближающий далекие друг от друга понятия и образы, у которых между собой, на первый взгляд, нет ничего общего. И поэты английского барокко в 17 в., и Бродский в 20 в. использовали такие метафоры, чтобы восстановить разрушенные связи в мире, который кажется им трагически распавшимся. Такие метафоры - в основе большинства произведений Бродского.

Метафизические полеты и метафорические изыски у Бродского соседствовали с боязнью высоких слов, ощущением нередкого в них безвкусия. Отсюда его стремление уравновешивать поэтическое прозаическим, «занижать» высокие образы, или, как выражался сам поэт - «нацеленность на „нисходящую метафору"». Показательно, как описывает Бродский свои первые религиозные переживания, связанные с чтением Библии: «в возрасте лет 24-х или 23-х, уже не помню точно, я впервые прочитал Ветхий и Новый Завет. И это на меня произвело, может быть, самое сильное впечатление в жизни. Т.е. метафизические горизонты иудаизма и христианства произвели довольно сильное впечатление. Библию трудно было достать в те годы - я сначала прочитал Бхагавад-гиту, Махабхарату, и уже после мне попалась в руки Библия. Разумеется, я понял, что метафизические горизонты, предлагаемые христианством, менее значительны, чем те, которые предлагаются индуизмом. Но я совершил свой выбор в сторону идеалов христианства, если угодно... Я бы, надо сказать, почаще употреблял выражение иудео-христианство, потому что одно немыслимо без другого. И, в общем-то, это примерно та сфера или те параметры, которыми определяется моя, если не обязательно интеллектуальная, то, по крайней мере, какая-то душевная деятельность».

Отныне почти каждый год поэт создавал в канун либо в самый день праздника стихи о Рождестве. Его «Рождественские стихи» сложились в некий цикл, работа над которым шла более четверти века.

Вначале 1960-х круг общения Бродского очень широк, но ближе всего он сходится с такими же юными поэтами, студентами Технологического института Е. Рейном, А. Найманом и Д. Бобышевым. Рейн познакомил Бродского с Анной Ахматовой, которого она одарила дружбой и предсказала ему блестящее поэтическое будущее. Она навсегда осталась для Бродского нравственным эталоном (ей посвящены стихотворения 1960-х Утренняя почта для А.А. Ахматовой из г. Сестрорецка, Закричат и захлопочут петухи..., Сретенье, 1972, На столетие Анны Ахматовой, 1989 и эссе Муза плача, 1982).

Уже к 1963 его творчество становится более известным, стихи Бродского начинают активно ходить в рукописях. Несмотря на отсутствие весомых публикаций, у Бродского была скандальная для того времени и известность поэта «самиздата».

29 ноября 1963 в газете «Вечерний Ленинград» за подписью А. Ионина, Я. Лернера, М. Медведева был опубликовано письмо против Бродского Окололитературный трутень. В 1964 он был арестован.

После первого закрытого судебного разбирательства поэт был помещен в судебную психбольницу, где пробыл три недели, но был признан психически здоровым и трудоспособным. Второй, открытый, суд по делу Бродского, обвиненному в тунеядстве состоялся 13 марта 1964. Решение суда - высылка на 5 лет с обязательным привлечением к физическому труду.

Ссылку он отбывал в деревне Норинской Архангельской области. Свободного времени здесь было достаточно, и оно целиком заполняется творчеством. Здесь он создал наиболее значительные произведения доэмигрантского периода: Одной поэтессе, Два часа в резервуаре, Новые стансы к Августе, Северная почта, Письмо в бутылке и др.

Бродский был досрочно освобожден. Вместо пяти, он провел в ссылке полтора года и затем получил разрешение вернуться в Ленинград. «Какую биографию делают нашему рыжему!» - воскликнула А. Ахматова в разгар кампании против Бродского, предчувствуя, какую услугу окажут ему его гонители, наделив его мученическим ореолом.

В 1965, на волне возмущений гонениями на поэта, в Нью-Йорке вышла первая книга Бродского - Стихотворения и поэмы.

В его творчестве этих лет экспериментаторство на основе классической традиции дает все более интересные результаты. Так, в 1966 опыты с силлабическим стихом 18 в. облеклись в плотные по манере письма Подражание сатирам, сочиненным Кантемиром. Классическую для русской поэзии силлабо-тоническую систему стихосложения Бродский трансформирует с двух сторон: не только через обращение к былому опыту двухсотлетней давности, но и посредством ультрасовременных по технике упражнений на стыке белого стиха и ритмической прозы - к примеру, Остановка в пустыне (1966), давшая позднее название поэтическому сборнику, вышедшему в 1972 в США.

Основным жанром в творчестве Бродского становится легко узнаваемая длинная элегия, своего рода полупоэма - афористичная, меланхоличная, иронически рефлексивная, с ломким синтаксисом, устремленным к обновлению устойчивого языка. Обновлять язык, подобно поэтам-футуристам, Бродский может и через эксперименты со строфикой и «наборной графикой» (т.е. обыгрывать «внешний вид» напечатанного текста и вызванные им ассоциации). Так, в стихотворении 1967 Фонтан благодаря особой строфике и распределению слов по пространству страницы напечатанный текст напоминает очертаниями многоярусный парковый фонтан.

В доэмигрантский период творчества Бродского трагическая ирония неизменно оттеняется щедрым восприятием мира и эмоциональной открытостью. В дальнейшем пропорции между этими началами будут существенно меняться. Эмоциональная открытость уйдет, ее место займет готовность стоически принять трагичность бытия.

В 1972 Бродский покидает СССР. Он уезжает по израильской визе, но оседает в США, где до конца своих дней преподает русскую литературу в различных университетах. Отныне Бродский, по собственному выражению, обречен на «фиктивную ситуацию» - поэтическое существование в иноязычной среде, где узкий круг русскоязычных читателей уравновешен международным признанием.

Покидая Родину, Бродский пишет письмо генеральному секретарю ЦК КПСС Л.И.Брежневу: «Уважаемый Леонид Ильич, покидая Россию не по собственной воле, о чем Вам, может быть, известно, я решаюсь обратиться к Вам с просьбой, право на которую мне дает твердое сознание того, что все, что сделано мною за 15 лет литературной работы, служит и еще послужит только к славе русской культуры, ничему другому. Я хочу просить Вас дать возможность сохранить мое существование, мое присутствие в литературном процессе. Хотя бы в качестве переводчика - в том качестве, в котором я до сих пор и выступал». Однако его просьба осталась без ответа.

Даже родителям Бродского не разрешили выехать к сыну по просьбе медиков (Бродский, как сердечник, нуждался в особом уходе). Не разрешили ему самому приехать в Ленинград на похороны матери (1983) и отца (1985). Это в значительной степени сказалось на его позднем нежелании посещать родной город в 1990-х.

В США Бродский начал писать на английском. Англоязычное творчество его выразилось, в первую очередь, в жанре эссе (сборники Less than one (Меньше единицы), 1986, On grief and reason (О печали и разуме), 1995). В основном, эссеистика Бродского складывалась из статей, написанных по заказу в качестве предисловий к изданиям сочинений русских и западных классиков (А.Ахматова, М.Цветаева, У.Оден, К.Кавафис и т.д.). По своей инициативе, как он признавался, он написал только 2 или 3 статьи. В 1980 Бродский получил гражданство США.

«Биография поэта - в покрое его языка». Этот постулат Бродского определяет эволюцию его лирики. К середине 1970-х лирика Бродского обогащается сложными синтаксическими конструкциями, постоянными т.н. «анжамбеманами» (т.е. переносом мысли, продолжением фразы в следующую строку или строфу, несовпадением границ предложения и строки). Современники свидетельствовали о неизменном желании поэта читать свои стихи вслух, даже когда обстановка к тому не располагала. Простых предложений у поэта почти нет. Бесконечные сложные предложения подразумевают бесконечное развитие мысли, ее испытание на истинность. Бродский-поэт ничего не принимает на веру. Каждое высказывание уточняет и «судит» себя. Отсюда неисчислимые «но», «хотя», «поэтому», «не столько... сколько» в его поэтическом языке.

Опыт «зрелого» Бродского - это опыт глубинного переживания трагедии существования. Бродский часто нарушает грамматику, прибегает к сдвинутой, неправильной речи, передавая трагизм не только в предмете изображения, но прежде всего в языке.

Покинутое Отечество постепенно возводится в поэтическом сознании Бродского в грандиозный сюрреалистический образ империи. Этот образ шире реального Советского Союза. Он становится глобальным символом заката мировой культуры. Отдавая ясный отчет в бессмысленности жизни (Мексиканский романсеро, 1976), лирический герой Бродского, подобно древним стоикам, пытается найти опору в равнодушных к человеку высших началах мироздания. Таким высшим началом, в общем-то замещающим собой Бога, выступает в поэзии Бродского Время. «Все мои стихи, более-менее, об одной и той же вещи: о Времени», - сказано поэтом в одном из интервью. Но в то же время в его поэтическом мироздании есть еще одна универсальная категория, которая в состоянии обуздать Время, победить его. Это Язык, Слово (Пятая годовщина, 1978). Процесс поэтического творчества становится единственной возможностью преодоления Времени, а значит - смерти, формой победы над смертью. Строки продлевают жизнь: ...не знаю я, в какую землю лягу. / Скрипи, скрипи перо! Переводи бумагу (Пятая годовщина, 1977). Для Бродского «поэт - инструмент языка». Не поэт пользуется языком, а язык выражает себя через поэта, которому остается лишь верно настроить свой слух. Но в то же время этот инструмент спасителен, и до конца свободен.

Оставаясь один на один с Языком и Временем, лирический герой Бродского теряет всякие эмоциональные связи с миром вещей, как бы покидает тело и поднимается на почти безвоздушную высоту (Осенний крик ястреба, 1975). Отсюда, впрочем, он продолжает с четкостью и равнодушием различать детали оставленного внизу мира.

Многословие Бродского, его немыслимые длинноты обусловлены стремлением обуздать Языком Время.

В 1978 Бродский становится почетным членом Американской Академии искусств, из которой он, однако, вышел в знак протеста против избрания почетным членом в Академию Евгения Евтушенко.

В декабре 1987 он становится писателем-лауреатом Нобелевской премии по литературе - «за всеохватное авторство, исполненное ясности мысли и поэтической глубины», как было сказано в официальном постановлении Нобелевского комитета.

Нобелевская премия принесла материальную независимость и новые хлопоты. Бродский много времени посвящает устройству в Америке многочисленных иммигрантов из России.

С конца 1980-х творчество Бродского постепенно возвращается на Родину, однако сам он неизменно отклоняет предложения даже на время приехать в Россию. В то же время в эмиграции он активно поддерживает и пропагандирует русскую культуру. В 1995 Бродскому присвоено звание почетного гражданина Санкт-Петербурга.

3. Литературные воззрения Иосифа Бродского

бродский поэт метафизический лирика

Иосифа Бродского часто называют "последним реальным новатором", "поэтом нового измерения" или "поэтом нового видения".

Во всех "определениях" Бродского-поэта присутствует слово "новый". И это, думается, не случайно.

Он - поэт мыслитель, поражающий нетрадиционностью мыслей. Любой культурный человек идет по выработанному человечеством руслу, и его гордость состоит в том, что он повторяет самые последние достижения культуры. Бродский, наоборот избегает читать то, что стремились понять десятки поколений до него.

На вопрос: "В чем ваша поэтическая иерархия?". Бродский ответил, в интервью Джону Глэду: "Ну, прежде всего речь идет о ценностях, хотя и не только о ценностях. Дело в том, что каждый литератор в течении жизни постоянно меняет свои оценки. В его сознании существует как бы табель о рангах, скажем, тот-то внизу, а тот-то наверху... Вообще, как мне представляется, литератор, по крайней мере я, выстраивает эту шкалу по следующим соображениям: тот или иной автор, та или иная идея важнее для него, чем другой автор или другая идея, - просто потому, что этот автор вбирает в себя предыдущих".

"В конечном счете каждый литератор стремится к одному и тому же: настигнуть или удержать утраченное или текущее время".

Язык, по Бродскому, - анатомия, высшая созидающая ценность, язык первичен.

В творчестве Бродского исследуется конфликт двух философских категорий: пространства и времени.

"Меня более всего, - пишет Бродский, - интересует и всегда интересовало, - это время и тот эффект, какой оно оказывает на человека, как оно его меняет, как обтачивает, то есть это такое вот практическое время в его длительности. Это, если угодно, то, что происходит с человеком во время жизни, то, что время делает с человеком, как оно его трансформирует... на самом деле литература не о жизни, да и сама жизнь не о жизни, а о двух категориях, более или менее о двух: пространстве и о времени... время для меня куда более интересная категория, нежели пространство".

Пространство поэт не любит, потому что оно распространяется вширь, то есть ведет в никуда. Время любит, потому что оно в конечном счете оканчивается вечностью, переходит в нее. Отсюда конфликт между этими категориями, который принимает частью форму противостояния белого и черного.

"Диктат языка - это и есть то, что в просторечии именуется диктатом музы, на самом деле это не муза диктует вам, а язык, который существует у вас на определенном уровне помимо вашей воли", - сказал Бродский в одном интервью; эту мысль он повторил и в своей нобелевской речи.

Какой онтологической ценностью обладает художественное слово в современном мире, ставящем индивида перед выбором: "прожить свою собственную, а не навязанную или предписанную извне, даже самым благородным образом выглядящую жизнь" или же "израсходовать этот единственный шанс на повторение чужой внешности, чужого опыта, на тавтологию"?

Слово как сопротивление какой бы то ни было деспотии, как будущее культуры, реализующееся в ее настоящем.

"Поэта далеко заводит речь..." - эти слова Цветаевой Бродский воплотил в своем поэтическом опыте, а также в жизни, выбросившей его на далекий берег.

Заключение

24 мая 1980 года, в день своего сорокалетия, Бродский написал стихотворение, которое подвело итоги не только его собственной жизни за предшествующие годы, но в известной степени исканиям русской поэзии в области языка, поэтической формы, культурного и исторического контекста, художественной и этической свободы. Здесь не только судьба Бродского, но, в обобщении, судьба русского поэта вообще.

Я входил вместо дикого зверя в клетку,

выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,

жил у моря, играл в рулетку,

обедал черт знает с кем во фраке.

С высоты ледника я озирал полмира,

трижды тонул, дважды бывал распорот.

Бросил страну, что меня вскормила.

Из забывших меня можно составить город.

Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,

надевал на себя, что сызнова входит в моду,

сеял рожь, покрывал черной толью гумна,

и не пил только сухую воду.

Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,

жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок,

позволял своим связкам все звуки, помимо воя;

перешел на шепот. Теперь мне сорок.

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.

Только с горем я чувствую солидарность.

Но пока мне рот не забирали глиной,

из него раздаваться будет лишь благодарность.

Единственным долгом поэта перед обществом Бродский считает долг "писать хорошо". В сущности, даже не только перед обществом, но и перед мировой культурой. Задача поэта - найти свое место в культуре и соответствовать ему. Что, думается, Бродский с успехом сделал.

Утрата связи с живым, меняющимся русским языком не может пройти бесследно; это плата за судьбу, которая, через страдания, муки и фанаберии поэта, предоставляет ему право почувствовать в полной мере себя инструментом языка в тот момент, когда язык оказывается не в обычном состоянии данности, а в положении ускользающей ценности, когда осенний крик ястреба приобретает болезненную пронзительность.

Обозревая творчество Иосифа Бродского, невольно приходишь к выводу: это поэт нового зрения. Поэт, какого еще не было в истории русской литературы ХХ века.

Список литературы

1.Бродский И. Избранные стихотворения. // М., "Панорама", 1994г.

2.Бродский И. Часть речи. Избранные стихотворения. // М., "Художественная литература", 1990г.

3.Бродский И. Письма римскому другу. // Ленинград, "Экслибрис", 1991г.

4.Гордин Я. "Дело Бродского: история одной расправы." // ж. "Нева", 1989г., № 2.

5.Якимчук Н. "Я работал, я писал стихи." Дело Иосифа Бродского. // ж. "Юность", 1989, №2.

6.Баевский В.С. История русской поэзии. 1730-1980 гг. М.: Новая школа, 1996.

7.Баранников А.В., Калганова Т.А., Рыбченкова Л.М. Русская литература ХХ века. Хрестоматия 11 класс. - М.: Просвещение, 1993.

8.Прищепа В.П., Прищепа В.А. Литература русского зарубежья. Учебное пособие. - Абакан, 1994.

9.материалы с сайтаhttp://www.ed.vseved.ru/ Из "Нобелевской лекции" Иосифа Бродского

Размещено на Allbest.ru

...

Подобные документы

Жизненный и творческий путь великого русского поэта, драматурга, публициста Иосифа Александровича Бродского. Постижение идейного содержания и художественной формы его произведений. Осмысление проникновенного лиризма и признаки эпичности в лирике поэта.

дипломная работа , добавлен 10.01.2012


Поэзия Иосифа Бродского как объект филологического исследования - диахронный аспект. Систематизация имеющихся литературоведческих источников о поэзии И. Бродского. Литературоведческие изыскания, посвященные разным периодам творчества И. Бродского.

курсовая работа , добавлен 16.05.2017


Биография и география жизни Иосифа Бродского, изучение его творчества и поэтической картины мира. Образ моря в поэзии Бродского, представляемый в двух категориях: пространственной и временной. Тема рождения и смерти во взаимосвязи с образом моря.

реферат , добавлен 27.07.2010


Краткий очерк жизни, этапы личностного и творческого становления известного российского поэта И. Бродского, место и значение в мировой литературе. Суд над литератором, его депортация и жизнь за пределами советского государства. Творческий путь поэта.

реферат , добавлен 17.01.2015


Жизнь и творчество Иосифа Бродского. Влияние ареста и принудительной эмиграции на поэтическую концепцию и тематику произведений. Слово, Мысль, Время, Память, Дух - опорные образы его поэтики. Мотивы одиночества и отчуждения, изоморфности мира и текста.

реферат , добавлен 12.11.2009


Основные моменты биографии и начало творческого пути Иосифа Бродского. Необходимость синтеза преемственности и выявления новых выразительных возможностей русского классического стиха. Изображение внешнего мира и метафизическое мышление лирики поэта.

контрольная работа , добавлен 18.09.2010


Словарные пласты в лирике Бродского. Основные способы изображения Бродским лирического героя. Фрагментарность изображения (синекдоха, метонимия). Пространство и время в интерпретации Бродского. "Лексическая дерзость" как определяющая черта поэтики.

реферат , добавлен 24.11.2010


Общая характеристика категорий пространства и времени в лирике И. Бродского (1940-1996), а также анализ его произведений сквозь призму "пространственности". Пространство, вещь и время как философско-художественные образы, их иерархия в работах Бродского.

реферат , добавлен 28.07.2010


Общая концепция постмодернизма. Принципы поэтики Иосифа Бродского и эстетика постмодернизма. Особенности трагедийного восприятия мира, метафизика времени. Эстетические взгляды поэта на материале Нобелевской лекции 1987 года. Язык, искусство и Бродский.

курсовая работа , добавлен 12.01.2011


Природные и социальные реалии в поэзии И. Бродского 1970-х – 1980-х годов. Анализ позиции лирического субъекта в художественном мире поэта. Особенности отражения культуры и метафизики в поэзии И. Бродского, анализ античных мотивов в его творчестве.

Жизнь и творчество Иосифа Бродского

Введение

Как известно, в западных странах не считалось предосудительным проживать в других государствах. Это одно из различий нашей страны и западных государств. Представители советской интеллигенции могли попасть за рубеж через процедуру изгнания. Русские эмигранты советского периода традиционно делятся на три группы: первая волна - те, кому пришлось покинуть страну сразу после или во время Гражданской войны; вторая волна, к которой относятся люди, бежавшие на Запад или оставшиеся там во время Второй мировой войны; и третья волна - эмигранты, покинувшие страну в 60-70-ые годы и позднее.

Предметом моего исследования является представитель третьей волны эмиграции - Иосиф Александрович Бродский. Я лично считаю Бродского выдающимся человеком, мыслителем и гением изящной словесности. В литературе Иосифа Александровича часто ставят в один ряд с Пушкиным и Лермонтовым, называя его третьим великим русским поэтом. В этом и состоит актуальность данной темы. Мы имеем возможность созерцать творчество такого человека, являясь практически его современниками.

Итак, в своем реферате я постараюсь осветить биографию Иосифа Александровича, а также рассмотреть его творческий путь.

Для подготовки своей работы я использовала непосредственно произведения Иосифа Александровича, его сочинения, а также книгу Льва Владимировича Лосева «Иосиф Бродский. Опыт литературной биографии». В этой книге содержится вся исчерпывающая информация о жизни и творчестве Бродского. Также были использованы: сборник интервью с поэтом - здесь собраны все интервью, которые давал Иосиф Александрович; достаточно популярная в России работа Соломона Моисеевича Волкова «Диалоги с Иосифом Бродским» - это своеобразная книга бесед, разговоров журналиста с поэтом; работа Якова Аркадьевича Гордина, литератора, «Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского». в ней содержатся интервью с Бродским, с самим Гординым, его рассказы об их общении с поэтом.

1. Биография И.А. Бродского

Иосиф Александрович родился 24 мая 1940 года в Ленинграде. Он родился в еврейской семье, отец Александр Иванович Бродский - военный фотокорреспондент, мать Мария Моисеевна Вольперт - бухгалтер. Детство будущего поэта пришлось на войну, отец в это время служил в Японии, Иосиф с матерью были эвакуированы в Череповец. С детства, со школьного возраста, как говорил поэт в различных интервью, он уже испытывал давление от окружающих по поводу своей национальности, но он никогда не отказывался от того что, он еврей.

Поведение Бродского всегда отличалось смелостью, полным пренебрежением к существовавшим канонам. В своем эссе «Меньше единицы» он пишет «Мы пошли в школу, и, как ни пичкала нас она возвышенным вздором, страдания и нищета были перед глазами» - Бродский с юных лет критиковал и обличал советскую действительность, за что, собственно и поплатился. Он бросил школу, даже не получил основного образования. Работал на заводе «Арсенал» фрезеровщиком, ездил в геологические экспедиции в Азию, загорался идеей стать врачом, месяц работал помощником патологоанатома в морге, пытался поступить в морское училище, но его не приняли. В то же время он много читал - в первую очередь поэзию, философскую и религиозную литературу, также античных авторов, начал изучать английский и польский языки.

Я считаю, парадокс Бродского в том, что, будучи человеком даже без основного школьного образования, он достиг огромных высот в своей деятельности. На протяжении всех лет жизни в эмиграции он занимал профессорские должности в общей сложности в шести американских и британских университетах, в том числе в Колумбийском и в Нью-Йоркском. Бродский преподавал историю русской литературы, русскую и мировую поэзию, теорию стиха, выступал с лекциями и чтением стихов на международных литературных фестивалях и форумах, в библиотеках и университетах США, в Канаде, Англии, Ирландии, Франции, Швеции, Италии.

В Дзержинском районном суде слушание дела Бродского состоялось 18 февраля. И.М. Меттер так описывает свои впечатления от этого события: «Поразительно для меня было, что этот юноша, которого только теперь я имел возможность подробно разглядеть и наблюдать, да при том еще в обстоятельствах жестоко для него экстремальных, излучал какой-то покой отстраненности - [судья] Савельева не могла ни оскорбить его, ни вывести из себя, он и не пугался ее поминутных грубых окриков. Лицо его выражало порой растерянность оттого, что его никак не могут понять, а он в свою очередь тоже не в силах уразуметь эту странную женщину, ее безмотивную злобность; он не в силах объяснить ей даже самые простые, по его мнению, понятия».

Допрос, который вела судья Савельева, был откровенно направлен на то, чтобы сразу же подтвердить обвинение Бродского в тунеядстве.

«Судья: Чем вы занимаетесь?

Бродский: Пишу стихи. Перевожу. Я полагаю…

Судья: Никаких «я полагаю». Стойте как следует! Не прислоняйтесь к стенам! Смотрите на суд! Отвечайте суду как следует! У вас есть постоянная работа?

Бродский: Я думал, что это постоянная работа.

Судья: Отвечайте точно!

Бродский: Я писал стихи! Я думал, что они будут напечатаны. Я полагаю…

Судья: Нас не интересует «я полагаю». Отвечайте, почему вы не работали?

Бродский: Я работал. Я писал стихи.

Судья: Нас это не интересует…»

Судья задает Бродскому вопросы по поводу его краткосрочных работ на заводе и в геологических экспедициях, литературных заработков. Она отказывалась признавать литературную работу Бродского работой и самого Бродского литератором.

«Судья: А вообще какая ваша специальность?

Бродский: Поэт. Поэт-переводчик.

Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?

Бродский: Никто. А кто причислил меня к роду человеческому?

Судья: А вы учились этому?

Бродский: Чему?

Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят… где учат…

Бродский: Я не думал, что это дается образованием.

Судья: А чем же?

Бродский: Я думаю, это от Бога…»

Это было первое слушание. Второе было назначено на 13 марта. В итоге Бродского осудили на максимально возможное по указу 1961 года наказание - «выселить из гор. Ленинграда в специально отведенную местность на срок 5 лет с обязательным привлечением к труду по месту поселения».

В течение семи лет между возвращением из ссылки в 1965 году и отъездом за границу в 1972-м у Бродского был странный статус в советском обществе. Он оставался в поле зрения КГБ, хотя прямые преследования прекратились. Скандальная история с судом и арестом Бродского привела к перевороту в ленинградском Союзе писателей, было выбрано новое правление, в целом либеральное, относившееся к Бродскому благосклонно. Членом Союза писателей его сделать не могли, так как он почти не печатался, но при Союзе существовала некая «профессиональная группа», которая объединяла разнородных литературных поденщиков - полужурналистов, сочинителей песенных текстов, авторов эстрадных скетчей и цирковых реприз и т.д. Туда, сразу по возвращении в Ленинград, пристроили и Бродского. Таким образом, он получил штамп в паспорте, охранную грамоту от обвинений в тунеядстве. Он продолжал, как и до ареста, переводить, писать детские стихи, которые иногда печатались в журналах «Костер» и «Искорка», пробовал другие занятия - например, литературную обработку дубляжа иностранных фильмов на киностудии «Ленфильм». Изредка ему платили за чтение стихов в частном порядке, собирая дань со слушателей. Иногда он латал дыры в скудном бюджете, продавая букинистам альбомы репродукций в красивых зарубежных изданиях. Их привозили в подарок иностранные знакомые.

мая 1972 года Бродского вызвали в отдел виз и регистрации ленинградской милиции (ОВИР).

«Я знал, что из ОВИРа гражданам просто так не звонят, и даже подумал, не оставил ли мне наследство какой-нибудь заграничный родственник. Я сказал, что освобожусь довольно поздно, часов в семь вечера, а они: пожалуйста, можно и в семь, будем ждать. Принял меня в ОВИРе полковник и любезно спросил, что у меня слышно. Все в порядке, отвечаю. Он говорит: вы получили приглашение в Израиль. Да, говорю, получил; не только в Израиль, но и в Италию, Англию, Чехословакию. А почему бы вам не воспользоваться приглашением в Израиль, спрашивает полковник. Может, вы думали, что мы вас не пустим? Ну, думал, отвечаю, но не это главное. А что? - спрашивает полковник. Я не знаю, что стал бы там делать, отвечаю. И тут тон разговора меняется. С любезного полицейского «вы» он переходит на «ты». Вот что я тебе скажу, Бродский. Ты сейчас заполнишь этот формуляр, напишешь заявление, а мы примем решение. А если я откажусь? - спрашиваю. Полковник на это: тогда для тебя наступят горячие денечки. Я три раза сидел в тюрьме. Два раза в психушке и всему, чему можно было научиться в этих университетах, овладел сполна. Хорошо, говорю. Где эти бумаги? Это было в пятницу вечером. В понедельник снова звонок: прошу зайти и сдать паспорт. Потом началась торговля - когда выезд. Я не хотел ехать сразу же. А они на это: у тебя ведь нет уже паспорта». Бродский был слишком привязан - к родителям, сыну, друзьям, родному городу, слишком дорожил родной языковой средой, чтобы уезжать безвозвратно. У ленинградского КГБ были, однако, свои виды на старого клиента. Представился удобный случай избавиться от непредсказуемого поэта раз и навсегда. Бродскому не дали толком ни собраться, ни попрощаться. 4 июня 1972 года, через десять дней после своего 32-летия, Бродский вылетел из Ленинграда в Вену. Покидая страну, как казалось и оказалось, навсегда, собираясь в аэропорт «Пулково», Бродский написал письмо Генеральному секретарю КПСС Леониду Брежневу:

«Уважаемый Леонид Ильич, покидая Россию не по собственной воле, о чем Вам, может быть, известно, я решаюсь обратиться к Вам с просьбой, право на которую мне дает твердое сознание того, что все, что сделано мною за 15 лет литературной работы, служит и еще послужит только к славе русской культуры, ничему другому. Я хочу просить Вас дать возможность сохранить мое существование, мое присутствие в литературном процессе. Хотя бы в качестве переводчика - в том качестве, в котором я до сих пор и выступал. Смею думать, что работа моя была хорошей работой, и я мог бы и дальше приносить пользу. В конце концов, сто лет назад такое практиковалось. Я принадлежу к русской культуре, я сознаю себя ее частью, слагаемым, и никакая перемена места на конечный результат повлиять не сможет. Язык - вещь более древняя и более неизбежная, чем государство. Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого живет, а не клятвы с трибуны. Мне горько уезжать из России. Я здесь родился, вырос, жил, и всем, что имею за душой, я обязан ей. Все плохое, что выпадало на мою долю, с лихвой перекрывалось хорошим, и я никогда не чувствовал себя обиженным Отечеством. Не чувствую и сейчас. Ибо, переставая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом. Я верю, что я вернусь; поэты всегда возвращаются: во плоти или на бумаге. Я хочу верить и в то, и в другое. Люди вышли из того возраста, когда прав был сильный. Для этого на свете слишком много слабых. Единственная правота - доброта. От зла, от гнева, от ненависти - пусть именуемых праведными - никто не выигрывает. Мы все приговорены к одному и тому же: к смерти. Умру я, пишущий эти строки, умрете Вы, их читающий. Останутся наши дела, но и они подвергнутся разрушению. Поэтому никто не должен мешать друг другу делать его дело. Условия существования слишком тяжелы, чтобы их еще усложнять. Я надеюсь, Вы поймете меня правильно, поймете, о чем я прошу. Я прошу дать мне возможность и дальше существовать в русской литературе, на русской земле. Я думаю, что ни в чем не виноват перед своей Родиной. Напротив, я думаю, что во многом прав. Я не знаю, каков будет Ваш ответ на мою просьбу, будет ли он иметь место вообще. Жаль, что не написал Вам раньше, а теперь уже и времени не осталось. Но скажу Вам, что в любом случае, даже если моему народу не нужно мое тело, душа моя ему еще пригодится».

Итак, Бродский оказался в Вене, после, в Лондоне. В США он прибыл 9 июля 1972 года. С самого начала его американской жизни был задан повышенный темп. Уже 21 июля он полетел в Западный Массачусетс к своему американскому переводчику Джорджу Клайну, чтобы поработать с ним над книгой избранных стихов. Благодаря газетам и в особенности телевидению, оповестившим страну о приезде русского поэта-изгнанника, на Бродского сыпались бесчисленные приглашения. Клайн рассказывает, что с лета 1972-го до весны 1973 года он выступал вместе с Бродским в качестве его переводчика в университетах и колледжах Америки около тридцати раз.

«Что нравится лично мне, так это то, что здесь я был оставлен наедине с самим собой и с тем, что я могу сделать. И за это я бесконечно благодарен обстоятельствам и самой стране. Меня всегда привлекали в ней дух индивидуальной ответственности и принцип частной инициативы. Ты все время слышишь здесь: я попробую и посмотрю, что получится. Вообще, чтобы жить в чужой стране, надо что-то очень любить в ней: дух законов или деловые возможности, или литературу, или историю. Я особенно люблю две вещи: американскую поэзию и дух [американских] законов. Мое поколение, группа людей, с которыми я был близок, когда мне было двадцать, мы все были индивидуалистами. И нашим идеалом в этом смысле были США: именно из-за духа индивидуализма. Поэтому, когда некоторые из нас оказались здесь, у нас было ощущение, что попали домой: мы оказались более американцами, чем местные».

Здесь, в США, Бродский стал готовить два сборника стихов, это «Часть речи» и «Конец прекрасной эпохи». С особенным трепетом он относился к первому, в итоге он был посвящен Родине, родителям. Критических отзывов на новые книги Бродского было немного. Бродский как поэт на своем родном языке раньше стал достоянием филологии, чем критики. О нем писались литературоведческие диссертации, статьи и делались доклады.

В Америке Бродский жил в трех городах: в Энн-Арборе, Нью-Йорке и Саут-Хедли. Он преподавал в Мичиганском университете и штате Массачусетс. Но преподаванием, как пишет Лев Лосев, это назвать было сложно: «Бродский был самоучкой и о педагогике, особенно англо-американской, по существу, не имел ни малейшего представления. Поэтому он предлагал своим американским студентам то, что мог - читать вместе с ним стихи его любимых поэтов. В университетских каталогах его курсы могли именоваться «Русская поэзия двадцатого века» или «Сравнительная поэзия», или «Римские поэты», но в классе происходило всегда одно и то же - читалось и подробнейшим образом комментировалось стихотворение».

Попав в североамериканский континент, Бродский начал много путешествовать. Он подолгу жил Лондоне, Париже, Амстердаме, Стокгольме, Венеции, Риме. Он не любил туристического целеустремленного ознакомления с достопримечательностями, но обладал способностью обживать новые города - знал в них скрытые шедевры архитектуры и просто уютные уголки, рестораны в стороне от туристских троп в боковых улочках, куда ходит только местная публика, читал местную прессу, увлеченно обсуждал городские сплетни. Особенно известно, как Бродский любил Венецию. Конечно, эта любовь была оттого, что Венеция невольно напоминала ему родной город Петербург. Бродский очень был сроднен с мостами, каналами, водой. Первый раз он прибыл в Венецию, когда там была зима. Замерзшая река, белый покров не оставили его равнодушными, и он навсегда теперь был связан с этим городом. Здесь же он встретил женщину, с которой связался узами брака, здесь же и был похоронен.

Таким образом, мы можем удостовериться в том, насколько сложен и тернист был жизненный путь Бродского. Преследования властей, предательство любимой женщины, отсутствие заработка, изгнание. Но все это не подкосило поэта. Возможно, что именно благодаря всем этим событиям появилось на свет столько прекрасных стихотворений Иосифа Александровича.

2. Творческий путь поэта

Несомненно то, что Бродский был очень талантливым человеком, нестандартным, тем более, для той эпохи, отсюда он был очень восприимчивым. На его творчество оказывало огромное влияние место, где он родился и вырос. Поэтика Бродского была проникнута питерской сыростью, меланхолией, архитектурой, сильно пострадавшей во время бомбёжек, бесконечные перспективы петербургских окраин, вода, множественность отражений - все это непрерывно присутствует в его творчестве, особенно в раннем периоде, который, как я считаю, был самым плодотворным у поэта. И в доказательство я хочу привести стихотворение под названием «От окраины к центру»:

Вот я вновь посетил

эту местность любви, полуостров заводов,

парадиз мастерских и аркадию фабрик,

рай речный пароходов,

я опять прошептал:

вот я снова в младенческих ларах.

Вот я вновь пробежал Малой Охтой сквозь тысячу арок.

Предо мною река

распласталась под каменно-угольным дымом,

за спиною трамвай

прогремел на мосту невредимом,

и кирпичных оград

просветлела внезапно угрюмость.

Добрый день, вот мы встретились, бедная юность.

Джаз предместий приветствует нас,

слышишь трубы предместий,

золотой диксиленд

в черных кепках прекрасный, прелестный,

не душа и не плоть -

чья-то тень над родным патефоном,

словно платье твое вдруг подброшено вверх саксофоном.

В ярко-красном кашне

и в плаще в подворотнях, в парадных

ты стоишь на виду

на мосту возле лет безвозвратных,

прижимая к лицу недопитый стакан лимонада,

и ревет позади дорогая труба комбината.

Добрый день. Ну и встреча у нас.

До чего ты бесплотна:

рядом новый закат

гонит вдаль огневые полотна.

До чего ты бедна. Столько лет,

а промчались напрасно.

Добрый день, моя юность. Боже мой, до чего ты прекрасна.

По замерзшим холмам

молчаливо несутся борзые,

среди красных болот

возникают гудки поездные,

на пустое шоссе,

пропадая в дыму редколесья,

вылетают такси, и осины глядят в поднебесье.

Это наша зима.

Современный фонарь смотрит мертвенным оком,

предо мною горят

ослепительно тысячи окон.

Возвышаю свой крик,

чтоб с домами ему не столкнуться:

это наша зима все не может обратно вернуться.

Не до смерти ли, нет,

мы ее не найдем, не находим.

От рожденья на свет

ежедневно куда-то уходим,

словно кто-то вдали

в новостройках прекрасно играет.

Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает.

Значит, нету разлук.

Существует громадная встреча.

Значит, кто-то нас вдруг

в темноте обнимает за плечи,

и полны темноты,

и полны темноты и покоя,

мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою.

Как легко нам дышать,

оттого, что подобно растенью

в чьей-то жизни чужой

мы становимся светом и тенью

или больше того -

оттого, что мы все потеряем,

отбегая навек, мы становимся смертью и раем.

Вот я вновь прохожу

в том же светлом раю - с остановки налево,

предо мною бежит,

закрываясь ладонями, новая Ева,

ярко-красный Адам

вдалеке появляется в арках,

невский ветер звенит заунывно в развешанных арфах.

Как стремительна жизнь

в черно-белом раю новостроек.

Обвивается змей,

и безмолвствует небо героик,

ледяная гора

неподвижно блестит у фонтана,

вьется утренний снег, и машины летят неустанно.

Неужели не я,

освещенный тремя фонарями,

столько лет в темноте

по осколкам бежал пустырями,

и сиянье небес

у подъемного крана клубилось?

Неужели не я? Что-то здесь навсегда изменилось.

Кто-то новый царит,

безымянный, прекрасный, всесильный,

над отчизной горит,

разливается свет темно-синий,

и в глазах у борзых

шелестят фонари - по цветочку,

кто-то вечно идет возле новых домов в одиночку.

Значит, нету разлук.

Значит, зря мы просили прощенья

у своих мертвецов.

Значит, нет для зимы возвращенья.

Остается одно:

по земле проходить бестревожно.

Невозможно отстать. Обгонять - только это возможно.

То, куда мы спешим,

этот ад или райское место,

или попросту мрак,

темнота, это все неизвестно,

дорогая страна,

постоянный предмет воспеванья,

не любовь ли она? Нет, она не имеет названья.

Это - вечная жизнь:

поразительный мост, неумолчное слово,

проплыванье баржи,

оживленье любви, убиванье былого,

пароходов огни

и сиянье витрин, звон трамваев далеких,

плеск холодной воды возле брюк твоих вечношироких.

Поздравляю себя

с этой ранней находкой, с тобою,

поздравляю себя

с удивительно горькой судьбою,

с этой вечной рекой,

с этим небом в прекрасных осинах,

с описаньем утрат за безмолвной толпой магазинов.

Не жилец этих мест,

не мертвец, а какой-то посредник,

совершенно один,

ты кричишь о себе напоследок:

никого не узнал,

обознался, забыл, обманулся,

слава Богу, зима. Значит, я никуда не вернулся.

Слава Богу, чужой.

Никого я здесь не обвиняю.

Ничего не узнать.

Я иду, тороплюсь, обгоняю.

Как легко мне теперь,

оттого, что ни с кем не расстался.

Слава Богу, что я на земле без отчизны остался.

Поздравляю себя!

Сколько лет проживу, ничего мне не надо.

Сколько лет проживу,

сколько дам на стакан лимонада.

Сколько раз я вернусь -

но уже не вернусь - словно дом запираю,

сколько дам я за грусть от кирпичной трубы и собачьего лая.

В момент, когда Бродского арестовали настоящей трагедией для него была потеря женщины, которую он считал женой, а все остальное - лишь абсурдными обстоятельствами, усугубляющими эту трагедию. И зима этого периода для него прошла под знаком любовной коллизии, а не борьбы с режимом. В это время он продолжал работать над лирическим циклом «Песни счастливой зимы». Название не было ироническим - цикл проникнут воспоминаниями о счастливом периоде любви, зиме 1962/63 года:

Песни счастливой зимы

на память себе возьми,

чтобы вспоминать на ходу

звуков их глухоту:

местность, куда, как мышь,

быстрый свой бег стремишь,

как бы там ни звалась,

в рифмах их улеглась.

<………>

Значит, это весна.

То-то крови тесна

вена: только что взрежь,

море ринется в брешь.

По приговору Бродского выслали на место поселения в Коношский район Архангельской области, деревню Норенская. Жизнь в ссылке оказалась не страшна. Конечно, ссылка не была повседневной идиллией, случалась тоска по дому, порой томило ощущение полной заброшенности, но вспоминал о ней Бродский по-другому: «Один из лучших периодов в моей жизни. Бывали и не хуже, но лучше - пожалуй, не было». Впечатления сельской жизнью вылились в такие стихотворения, как «К Северному краю» «В деревне Бог живет не по углам…», «В распутицу».

В деревне Бог живёт не по углам,

Как думают насмешники, а всюду.

Он освящает кровлю и посуду

И честно двери делит пополам.

В деревне Он - в избытке. В чугуне

Он варит по субботам чечевицу,

Приплясывает сонно на огне,

Подмигивает мне, как очевидцу.

Он изгороди ставит. Выдаёт

Деви ? цу за лесничего. И в шутку

Устраивает вечный недолёт

Объездчику, стреляющему в утку.

Возможность же всё это наблюдать,

К осеннему прислушиваясь свисту,

Единственная, в общем, благодать,

Доступная в деревне атеисту.

В ссылке Бродский продумал основы поэтического искусства. Он их изложил в письме Якову Гордину от 13 июня 1965 года. Там есть два основных положения. Первое касается психологии творчества, второе, которое Бродский называет «практическим», - принципов построения отдельного поэтического текста, стихотворения. Психологически автор должен следовать только своей интуиции, быть абсолютно независимым от правил, норм, оглядки на авторитеты. «Смотри на себя не сравнительно с остальными, а обособляясь. Обособляйся и позволяй себе все, что угодно. Если ты озлоблен, то не скрывай этого, пусть оно грубо; если весел - тоже, пусть оно и банально. Помни, что твоя жизнь - это твоя жизнь. Ничьи - пусть самые высокие - правила тебе не закон. Это не твои правила. В лучшем случае они похожи на твои. Будь независим. Независимость - лучшее качество на всех языках. Пусть это приведет тебя к поражению (глупое слово) - это будет только твое поражение. Ты сам сведешь с собой счеты; а то приходится сводить счеты фиг знает с кем. Самое главное в стихах - это композиция. Не сюжет, а композиция. Надо строить композицию. Скажем, вот пример: стихи о дереве. Начинаешь описывать все, что видишь, от самой земли, поднимаясь в описании к вершине дерева. Вот тебе, пожалуйста, и величие. Нужно привыкнуть картину видеть в целом… Частностей без целого не существует. О частностях нужно думать в последнюю очередь. О рифме - в последнюю, о метафоре - в последнюю. Метр как-то присутствует в самом начале, помимо воли, - ну и спасибо за это. Композиция, а не сюжет. Связывай строфы не логикой, а движением души - пусть тебе одному понятным».

Бродский уехал в ссылку одним поэтом, а вернулся другим. Перемена произошла не мгновенно, но очень быстро. Стихи первого ссыльного года, 1964-го, в основном написаны в той же поэтической манере, что и стихи 1962-1963 годов. Поэтому те и другие так органично соединились в книге «Новые стансы к Августе». В ссылке Бродский много работал, много читал. Он открывал для себя англо-американскую поэзию. Переводов этих стихов на русский не было, книги ему привозили друзья, так он начал изучать английский язык.

Попытки наладить совместную жизнь с любимой женщиной продолжались еще два года после ссылки. Они жили то вместе, то порознь. В октябре 1967 года у Марины и Иосифа родился сын Андрей, но вскоре после этого, в начале 1968 года они разошлись окончательно. Это событие можно проследить в стихах Бродского.

На прощанье - ни звука.

Граммофон за стеной.

В этом мире разлука -

Лишь прообраз иной.

Ибо врозь, а не подле

Мало веки смежать

Вплоть до смерти: и после

Нам не вместе лежать.

В этот же период Бродский пытался устроить свою публикацию в московских журналах. Однако, глагол «пытался» слишком громок для этого. Для того чтобы добиться печатания, необходимо было проявить некоторую дипломатичность, на что Бродский оказался неспособен. Когда его привели к писателю Рыбакову, который мог помочь с публикациями, он настолько рассердил Рыбакова своим высокомерием, что тот и тридцать лет спустя с негодованием вспоминал в мемуарах о встрече с «плохим человеком, желавшим без конца читать свои малопонятные стихи». Когда В.П. Аксенов, чтобы познакомить Бродского с редакцией «Юности», привел его с собой на заседание редколлегии, «Иосиф на этой редколлегии, наслушавшись того советского кошмара, в котором жили писатели «Юности», просто лишился сознания. <…> Говорил, что присутствовал на шабаше ведьм. А на самом деле это был максимально возможный тогда либерализм».

В конце 1965-го или в самом начале 1966 года Бродский сдал в ленинградское отделение издательства «Советский писатель» рукопись книги стихов. Книгу он предполагал назвать «Зимняя почта» и, она была составлена из стихотворений 1962-1965 годов. Рукопись обсудили, но… За «но» следует перечисление неприемлемого в стихах Бродского - библейская тематика («Исаак и Авраам»), упоминание Бога, ангелов, серафимов. Участники совещания объясняют, почему все-таки книгу следует издать: чтобы прекратить «всяческие разговоры», «разрушить легенды, возникшие вокруг его имени». Отзывы рецензентов, поэта В.А. Рождественского и критика В.Н. Альфонсова, датированы октябрем и ноябрем. Оба рецензента решительно поддерживают издание книги. Если этого можно было ожидать от В.Н. Альфонсова, то отзыв поэта Всеволода Рождественского (1895-1977), который даже об «Исааке и Аврааме» пишет, что это поэма «интересная в замысле, содержательная и светлая по колориту», неожидан. Но рукопись, несмотря, на достаточно положительное к ней отношение была Отдана Бродскому обратно. Пару лет спустя его вызвали в ленинградское управление КГБ и предложили сделку: он будет информировать их об иностранцах, с которыми встречается, а они употребят свое влияние на то, чтобы сборник стихов Бродского был опубликован. После этого Бродский окончательно махнул рукой на идею издания книги на родине.

Его первая настоящая книга, «Остановка в пустыне», вышла в Нью-Йорке в 1970 году. Это большая книга - в ней семьдесят стихотворений, поэмы «Исаак и Авраам» и «Горбунов и Горчаков», еще четыре перевода из Джона Донна в конце. Основную часть рукописи Бродский передал американскому профессору и переводчику его стихов Джорджу Клайну в Ленинграде в июне 1968 года. Это было опасное предприятие и для вывозившего рукопись контрабандой американца и тем более для Бродского. После недавнего процесса Синявского и Даниэля уже само словосочетание «передача рукописей на Запад» звучало как «шпионаж» или «предательство родины».

Через несколько лет после выхода «Части речи» и «…Эпохи» появляется на свет сборник «Урания». Здесь творчество Бродского становится более метафизичным, это микрокосмос, где уживается Бог и черт, вера и атеизм, целомудрие и цинизм. Его поэзия чрезвычайно объемна и разнопланова. Обращаясь к Урании, Бродский пишет:

Днем и при свете слепых коптилок,

видишь: она ничего не скрыла

и, глядя на глобус, глядишь в затылок.

Вон они, те леса, где полно черники,

реки, где ловят рукой белугу,

либо - город, в чьей телефонной книге

то есть к юго-востоку, коричневеют горы,

бродят в осоке лошади-пржевали;

и простор голубеет, как белье с кружевами.

«Зачастую, когда я сочиняю стихотворение и пытаюсь уловить рифму, вместо русской вылезает английская, но это издержки, которые у этого производства всегда велики. А какую рифму принимают эти издержки, уже безразлично» - так говорит Бродский о «технологии» своего творчества. «Больше всего меня занимает процесс, а не его последствия. Когда я пишу стихи по-английски, - это скорее игра, шахматы, если угодно, такое складывание кубиков. Хотя я часто ловлю себя на том, что процессы психологические, эмоционально-акустические идентичны».

О нобелевской премии. Бродский всегда полагал, что он может быть отмечен этой высоко престижной наградой. У него была в характере спортивная, состязательная жилка - с юных лет его непосредственной реакцией на чужие стихи было: я могу это сделать лучше. К различным призам и наградам, которые посыпались на него после 1972 года, он относился прагматически или иронически, не придавая им большого значения. Но Нобелевская премия имела для него, как и для всех русских, особый ореол. Работа Нобелевского комитета держится в секрете, но, по слухам, Бродский был номинирован уже в 1980 году, когда лауреатом стал Чеслав Милош. И вот появляются сведения о нобелевском отборе 1987 года, куда был включен Бродский. Присуждая премию, Нобелевский комитет лаконично формулирует, в чем состоит главная заслуга лауреата. В дипломе Бродского стояло: «За всеобъемлющую литературную деятельность, отличающуюся ясностью мысли и поэтической интенсивностью».

Присуждение Нобелевской премии Бродскому не вызвало таких споров и противоречий, как некоторые иные решения Нобелевского комитета. К 1987 году он уже был знакомой и для большинства симпатичной фигурой в интеллектуальных кругах Европы и Америки. Его мемуарную прозу находили умной и трогательной. Его стихи в переводах вызывали уважение, а иногда и восхищение, и все на Западе знали о его поэтической славе на родине. Когда журналистам и публике было зачитано решение Нобелевского комитета, аплодисменты, по свидетельству ветеранов, были особенно громкими и долгими. Бродский в первом же интервью сказал о премии: «Ее получила русская литература, и ее получил гражданин Америки».

Заключение

Очень велик разброс мнений при оценке творчества Иосифа Бродского. Его поэтика парадоксальна. Ее отличительная черта это соединение эксперементаторства и традиционности. Во многом развитие его творчества шло наперекор основным тенденциям, действующим как в русской, так и в европейской поэзии, однако уже сейчас видно, что путь этот отнюдь не приводит к тупику и сочетание неканонической лексики с напряжённым метафоризмом и сложным метрико-строфическим построением находит всё новых приверженцев. Как я уже говорила ранее, во введении, Бродский - выдающийся поэт, знакомый всему миру. Но полное и глубокое осмысление поэзии Бродского еще впереди.

Парадоксальна у Бродского не только поэтика, но и судьба. Уезжая из России в 1972 году, он не знал, удастся ли ему когда-нибудь еще увидеть родину. После прихода к власти Горбачева, Бродского все чаще стали спрашивать, не хочет ли он вернуться домой. Бродский говорил одному интервьюеру: «Первое: дважды в одну и ту же речку не ступишь. Второе: поскольку у меня сейчас вот этот нимб, то, боюсь, что я бы стал предметом разнообразных упований и положительных чувств. А быть предметом положительных чувств гораздо труднее, чем быть предметом ненависти. Я несколько раз собирался приехать в Россию инкогнито, но то времени нет, то здоровья не хватает, то какие-то срочные задачи требуется решать. Кроме того, возвращение уже не имеет смысла. Все, кого мне хотелось бы повидать, либо мертвы, либо вышли замуж».

Иосиф Александрович умер 27 января 1996 года. Первоначально планировалось похоронить Бродского в Саут-Хедли. Но этот план по разным причинам пришлось отвергнуть. Из России от депутата Государственной думы Галины Старовойтовой пришла телеграмма с предложением перевезти тело поэта в Петербург и похоронить его на Васильевском острове, но это означало бы решить за Бродского вопрос о возвращении на родину. К тому же могила в Петербурге была бы труднодоступной для семьи. Да и не любил Бродский, возможно, как раз из-за его популярности, свое юношеское стихотворение со строками «ни страны, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать…». С властями Венеции была заключена договоренность о месте на старинном кладбище Сан-Микеле. На скромном мраморном надгробии высечены слова из элегии Проперция: Letum поп omnia finit, что означает «со смертью все не кончается».

Список использованных источников и литературы

поэт бродский литература творческий

1.Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 2006.

2.Гордин Я. Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского. М., 2010.

.Иосиф Бродский: Большая книга интервью. Под ред. И. Захарова, В. Полухиной. М., 2000.

.Лосев Л. Иосиф Бродский: Опыт литературной биографии. М., 2006.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.