Из антологии Евгения Евтушенко «Десять веков русской поэзии»
Мало кто помнит, что одной из самых издаваемых иностранных книг в сталинском Советском Союзе, да еще в прекрасных переводах, был роман Анатоля Франса «Боги жаждут». На его страницах вершилось самопожирание якобинства, озверелый рев толпы приветствовал казни «врагов народа», вчерашние обвинители становились завтрашними жертвами, а их обвинители - жертвами послезавтрашними, в точности как в годы нашего родного террора.
Невозможно представить, чтобы сегодня этой книгой зачитывался какой-нибудь 9-летний мальчик. Но в 1941 году именно в 9-летнем возрасте, только-только закончив первый класс, я раскрыл с упоением и ужасом том морковного цвета с названием «Боги жаждут», выпущенный издательством «Аca-demia», пытаясь понять, куда исчезли оба моих дедушки и почему об этом избегают говорить взрослые.
Но не одному мне эта зарубежная книга объясняла нашу собственную историю. В 1931 году, за год до моего появления на свет, роман Анатоля Франса, резонировавший демонической перекличкой французской и русской революций, читала 30-летняя Анна Баркова - Анна Третья в русской поэзии после Анны Буниной (1774-1829) и Анны Ахматовой (1889-1966):
Отношусь к литературе сухо,
С ВАППом правоверным не дружу
И поддержку горестному духу
В Анатоле Франсе нахожу.
Боги жаждут… Будем терпеливо
Ждать, пока насытятся они.
Беспощадно топчут ветвь оливы
Жадные до крови наши дни.
Всё пройдет. Разбитое корыто
Пред собой увидим мы опять.
Может быть, случайно будем сыты,
Может быть, придется голодать.
Угостили нас пустым орешком.
Погибали мы за явный вздор.
Так оценим мудрую усмешку
И ничем не замутненный взор.
Не хочу глотать я без разбора
Цензором одобренную снедь.
Лишь великий Франс - моя опора.
Он поможет выждать и стерпеть.
В 1918 году, после шестого класса гимназии, Анна Баркова поступила на работу в редакцию ивановской газеты «Рабочий край». Переоделась в платье женщины-работницы - черное и длинное. Псевдонимом себе выбрала метафору - Калика Перехожая. А на вопрос, какая обстановка ей была бы полезной для творчества, пророчески шутканула: «Каторга!»
Первый и единственный прижизненный сборник стихов Анны Барковой «Женщина» вышел в 1922 году с предисловием А.В. Луначарского:
«Посмотрите: А.А. Баркова уже выработала свою своеобразную форму, - она почти никогда не прибегает к метру, она любит ассонансы вместо рифм, у нее совсем личная музыка в стихах - терпкая, сознательно грубоватая, непосредственная до впечатления стихийности.
Посмотрите: у нее свое содержание. И какое! От порывов чисто пролетарского космизма, от революционной буйственности и сосредоточенного трагизма, от острого до боли прозрения в будущее до задушевнейшей лирики благородной и отвергнутой любви».
Луначарский пригласил Анну Александровну на работу в свой секретариат, даже дал ей угол в собственной квартире в Кремле. Но однажды из разговора Луначарского с Богдановым о Ленине до нее долетела фраза, высветившая изнанку революции. Эту фразу Баркова сохранила в стихах:
Вот за кровавые утраты
Достигнутая нами цель:
Да, он великий был диктатор,
Таким, пожалуй, был Кромвель.
Пораженная цинизмом коридоров власти, она потеряла доверие и к своему меценату, а в письме к подруге саркастически заметила, что иногда ей хочется поджечь его кремлевскую квартиру. Гэпэушники перехватили письмо и передали Луначарскому. Тот объявил Барковой, что она больше не может у него работать. Но, может быть, еще раньше она сама решила уйти из Кремля, когда по ней скользнул хозяйский взгляд прибирающего власть к рукам Сталина и она вспомнила, как Анатоль Франс описал Марата: «Он смотрел вокруг желтыми пронизывающими насквозь глазами, как будто выискивал в этой охваченной энтузиазмом толпе врагов народа, которых надлежало разоблачить, изменников, которых надлежало покарать».
Постепенно перед нею стали закрываться прежде открытые двери. Стихи ее всё горчали и горчали.
Пропитаны кровью и жёлчью
Наша жизнь и наши дела.
Ненасытное сердце волчье
Нам судьба роковая дала.
Разрываем зубами, когтями,
Убиваем мать и отца,
Не швыряем в ближнего камень -
Пробиваем пулей сердца.
А! Об этом думать не надо?
Не надо - ну так изволь:
Подай мне всеобщую радость
На блюде, как хлеб и соль.
Дорогу на каторгу она выкладывала собственными стихами. Вот ее календарная лагериада: первые пять лет (1934-1939) она заканчивает в Карлаге; затем - больше восьми лет отбывает в Абезе, близ Полярного круга (1948-1956); наконец, семь лет - в сибирских и мордовских лагерях (1958-1965).
Запрошенная в лихой молодой шуточке каторга в единственном числе не получилась. Каторг оказалось много. Вот описание одной из них:
С 1965 года Баркова живет в Москве. Но ни строчки ей уже не удастся напечатать. В редакциях вечной лагернице могли посоветовать лишь одно: отказаться от собственной жизни, от своего трагического опыта. На это она в одном из писем ответила:
«Стать выше ненависти? Стать выше 30 лет своего рабства, изгнанничества, преследований, гнусности всякого рода? Не могу! Я не святой человек. Я - просто человек. И только за это колесница истории 30 лет подминала меня под колеса. Но не раздавила окончательно. Оставила сильно искалеченной, но живой».
Перед смертью больничная палата стала ей казаться тюрьмой. Однажды она спустилась с третьего этажа и упала внизу. Когда ее подобрали, она рвалась догонять свою партию, от которой будто бы отстала после бани.
Тюрьма и лагерь могут отнять у человека всё, кроме Бога и поэзии - этого спасительного и самого живучего на свете искусства. Поэзия обладает запоминаемостью, потому что мыслит музыкой слов. Чужие стихи можно читать и без книг в руках. Писать стихи можно и без карандаша и бумаги - только в памяти. Поэзия не конфискуема, потому что нельзя конфисковать память. Поэзия невыдираема из души, как совесть. Одна запомненная на всю жизнь поэтическая танка, которая уместится на детской ладошке, может весить больше, чем все военные танки мира. Поэтов могут убивать, но поэзия неубиваема. Поэты неунижаемы, даже если их унижают. Поэтов могут изгонять, как было еще с Данте, но их поэзия неизгоняема. Вся расстрельно-пыточная система оказалась беспомощной перед поэзией. Николай Гумилев, Осип Мандельштам, Марина Цветаева, многие другие, и среди них Анна Баркова, - не жертвы, а победители. Искалеченные, но живые.
Старуха
Нависла туча окаянная,
Что будет - град или гроза?
И вижу я старуху странную,
Древнее древности глаза.
И поступь у нее бесцельная,
В руке убогая клюка.
Больная? Может быть, похмельная?
Безумная наверняка.
Куда ты, бабушка, направилась?
Начнется буря - не стерпеть.
Жду панихиды. Я преставилась,
Да только некому отпеть.
Дороги все мои исхожены,
А счастья не было нигде.
В огне горела, проморожена,
В крови тонула и в воде.
Платьишко всё на мне истертое,
И в гроб мне нечего надеть.
Уж я давно блуждаю мертвая,
Да только некому отпеть.
Загон для человеческой скотины.
Сюда вошел - не торопись назад.
На нарах бирки. На плечах - бушлат.
И воровская судорога встречи,
Случайной встречи, где-то там, в сенях.
Осудит лишь скопец или монах.
На вахте есть кабина для свиданий,
С циничной шуткой ставят там кровать:
Позволено с законным мужем спать.
Страна святого пафоса и стройки,
Возможно ли страшней и проще пасть -
Возможно ли на этой подлой койке
Растлить навек супружескую страсть!
Под хохот, улюлюканье и свисты,
По разрешенью злого подлеца…
Нет, лучше, лучше откровенный выстрел,
Так честно пробивающий сердца.
Опять казарменное платье,
Казенный показной уют,
Опять казенные кровати -
Для умирающих приют.
Меня и после наказанья,
Как видно, наказанье ждет.
Поймешь ли ты мои терзанья
У неоткрывшихся ворот?
Расплющило и в грязь вдавило
Меня тупое колесо…
Сидеть бы в кабачке унылом
Алкоголичкой Пикассо…
О, если б за мои грехи
Без вести мне пропасть!
Без похоронной чепухи
Попасть к безносой в пасть!
Как наши сгинули, как те,
Кто не пришел назад.
Как те, кто в вечной мерзлоте
Нетленными лежат.
1972
Тоска российская
Отрывок
Нет, мы не Божьи дети,
И нас не пустят в рай,
Готовят на том свете
Для нас большой сарай.
Там нары кривобокие,
Не в лад с доской доска,
И там нас ждет широкая
Российская тоска.
Анна Третья
Кто была ты - Анна Баркова?
Транссибирка, бирка, барак…
Говорил один бритоголовый:
«Баба в лагере - это не ново.
Порешили мы - только хреново:
“Эту - можно и нужно. Верняк ”.
Но бодливая эта корова -
та, что в лагерь привез товарняк,
так боднула ногой за два слова,
что согнулся один блатняк,
словно он вопросительный знак.
Всем она была не чета нам.
Не терпела в погонах зверья.
Франса нам Анатоля читала,
франссибиркой себя звала.
Ум дворянский, а дочка швейцара.
Не разыгрывала комиссара,
хоть была с Луначарским на «ты».
И нас чтением так потрясала,
что дарили ей зэки цветы.
Справедлива была, но сурова.
А писала стихи фартово.
Пробивала всю душу, готова
Даже повар-кавказец в столовой
что-то сделал ей вроде плова,
называл ее «баба-кунак».
- 335 -Анна Александровна Баркова (16.V11.1901- 29.1V.1976) родилась в Иваново-Вознесенске в семье сторожа гимназии, в которой она потом училась.
С 1918 года начала печататься в областной газете «Рабочий край», а вскоре и в столичных журналах.
В 1922 г. вышла первая и единственная книга стихов Барковой «Женщина» с предисловием Луначарского.
Семь стихотворений Барковой вошли в сборник Ежова и Шамурина «Русская поэзия XX века. Антология русской лирики». М., 1925 г.
- 336 -Баркова печаталась в журналах «Красная новь», «Новый мир», «Красная нива», «Печать и революция»... С 1924 г. по 1929 г. она работала в «Правде».
Начинались тяжелые времена, а у Барковой был мятежный характер: она не умела молчать или говорить «да» там, где душа кричала «нет».
В декабре 1934 года Баркова была осуждена на 5 лет лагерей. В 1939 г. освобождена и отправлена в ссылку.
В годы войны судьба забросила ее в Калугу. Как и на что она гам жила - неизвестно.
В 1947 г. Баркова вновь арестована и осуждена на 10 лет ИТЛ. Отбывала этот срок по январь 1956 г. в Коми АССР, сначала в Инте, а потом в Абезе. Здесь мы встретились и долгое время были вместе.
В этом лагере было много незаурядных людей, но Анна Александровна и на таком фоне выделялась своей самобытностью, остротой суждений.
Небольшого роста, некрасивая, с хитрым прищуром, с вечной самокруткой во рту, в бахилах и не по размеру большом бушлате... Не имея родных «на воле», она не получала никакой помощи извне. Но никогда не жаловалась, держалась мужественно и не теряла чувства юмора.
Освободившись в 1956 году, Баркова приехала в Москву, но столица встретила ее неприветливо: ни прописки, ни крыши над головой она, несмотря на все хлопоты, не получила и по приглашению своей подруги, вместе с которой отбывала срок, переехала в Штеровку Луганской области. К этому времени Анна Александровна была реабилитирована.
Приятельница Барковой, портниха, шила на дому. Одна из заказчиц, задолжав за работу и не желая платить, донесла на Баркову и ее подругу. Нашлись и другие «свидетели», утверждавшие на суде, что обе они «опошляли советскую печать и радио». Так в пятьдесят седьмом году за 120 рублей Баркова и ее приятельница получили новый срок - по 10 лет лишения свободы.
В 1965 году Анна Александровна была реабилитирована и по этому делу, направлена в Потьму Мордовской АССР в инвалидный дом.
В 1967 году при содействии Твардовского и Федина Анна Александровна вернулась в Москву,
- 337 -получила комнату в коммунальной квартире на Суворовском бульваре, была принята в Литфонд, ей назначили пенсию в 75 рублей. Жизнь как будто начала налаживаться,
Каждое утро («как на работу»,- говорила она) шла в Дом книги на Калининском проспекте и всю свою пенсию тратила на книги. Они заполняли всю комнату. Подаренный кем-то старый холодильник никогда не включался: он тоже служил книжным шкафом.
Анна Александровна несколько раз предлагала свои стихи в разные московские журналы, но их нигде не принимали: «Нет оптимизма, нет жизнеутверждающего начала».
Несмотря на то что характер у Анны Александровны был не легкий, колючий, одинокой она не оставалась: люди к ней тянулись - том числе и молодежь.
Стихи Анны Александровны очень трудно собрать, а многие вообще пропали. Сколько стихов, написанных на клочках бумаги ее резким угловатым почерком, завертел, разбросал, унес «русский ветер»!
Иваново-Вознесенск
Отдел Народного Образования
В редакцию местной газеты
Тов. А. А. Барновой
Даже с риском Вам повредить похвалами, так как я знаю, что похвалы часто бывают губительны для молодых писателей,- я должен сказать, что остаюсь при установившемся моем о Вас мнении: у
- 339 -Вас богатые душевные переживания и большой художественный талант. Вам нужно все это беречь и развивать. Я вполне допускаю мысль, что Вы сделаетесь лучшей русской поэтессой за все пройденное время русской литературой, но, разумеется, это при условии чрезвычайного отношения к собственному дарованию.
МИЛЫЙ ВРАГ
У врагов на той стороне
Мой давний друг.
О смерть, прилети ко мне
Из милых рук.
Сижу, грустя на холме,
А у них - огни.
Тоскующую во тьме,
Мой друг, вспомяни!
Не травы ли то шелестят,
Не его ли шаги?
Нет, он не вернется назад,
Мы с ним - враги.
Сегодня я не засну...
А завтра, дружок,
На тебя я нежно взгляну
И взведу курок.
Пора тебе отдохнуть,
О, как ты устал!
Поцелует пуля в грудь,
А я - в уста.
Пропитаны кровью и желчью
Наша жизнь и наши дела.
Ненасытное сердце волчье
Нам судьба роковая дала.
Разрываем зубами, когтями,
Отрицание. Утверждение.
Утверждение. Отрицание.
Споры истины с заблуждением
Звезд насмешливое мерцание.
Ложь вчерашняя станет истиной,
Ложью истина станет вчерашняя.
Все зачеркнуто, все записано,
И осмеяно, и украшено.
В тяжком приступе отвращения
Наконец ты захочешь молчания,
Ты захочешь времен прекращения,
И наступит твое окончание.
В мертвом теле окостенение,
Это мертвым прилично и свойственно,
В мертвом взгляде все то же сомнение
И насильственное спокойствие.
ЛАКОНИЧНО
Лаконично, прошу - лаконично.
У читателя времени нет.
Солнце, звезды, деревья отлично
Всем знакомы с далеких лет.
Всем известно, что очень тяжко
Жить с друзьями и с жизнью врозь.
Все исписано на бумажках,
Все исчувствовано насквозь,
Всем известно, что юность - благо,
Но и старость полезна подчас,
Почему же скупая влага
Вдруг закапала едко из глаз?
ЧЕРНАЯ СИНЕВА
Сумерки холодные. Тоска.
Горько мне от чайного глотка.
Думы об одном и об одном,
И синеет что-то за окном.
- 352 -Тишина жива и не пуста.
Дышат книг сомкнутые уста,
Только дышат. Замерли слова,
За окном темнеет синева.
Лампа очень яркая сильна,
Синева вползает из окна.
Думы об одном и об одном.
Синева мрачнеет за окном.
Я густое золото люблю,
В солнце и во сне его ловлю,
Только свет густой и золотой
Будет залит мертвой синевой.
Прошлого нельзя мне возвратить,
Настоящим не умею жить.
У меня белеет голова,
За окном чернеет синева.
ГЕРОИ НАШЕГО ВРЕМЕНИ
Героям нашего времени
Не двадцать, не тридцать лет.
Тем не выдержать нашего бремени,
Мы герои, веку ровесники,
Совпадают у нас шаги.
Мы и жертвы, и провозвестники,
И союзники, и враги.
Ворожили мы вместе с Блоком,
Занимались высоким трудом.
Золотистый хранили локон
И ходили в публичный дом.
Разрывали с народом узы
И к народу шли в должники.
Надевали толстовские блузы,
Вслед за Горьким брели в босяки.
Мы испробовали нагайки
Староверских казацких полков
И тюремные грызли пайки
У расчетливых большевиков.
- 353 -Трепетали, завидя ромбы
И петлиц малиновый цвет,
От немецкой прятались бомбы,
На допросах твердили «нет».
Мы всё видели, так мы выжили,
Биты, стреляны, закалены,
Нашей родины, злой и униженной,
Злые дочери и сыны.
ОТРЕЧЕНИЕ
От веры или от неверия
Отречься, право, все равно.
Вздохнем мы с тихим лицемерием
Что делать? Видно, суждено.
Все для того, чтобы потомство
Текло в грядущее рекой,
С таким же кротким вероломством
С продажной нищенской рукой.
Мы окровавленного бога
Прославим рабским языком,
Заткнем мы пасть свою убогую
Господским брошенным куском.
И надо отрекаться, надо
Во имя лишних дней, минут.
Во имя стад мы входим в стадо,
Целуем на коленях кнут.
Такая злоба к говорящей своре,
Презрение к себе, к своей судьбе.
Такая нежность и такая горечь
В мир брошенную - бросят в бездну,
И это назовется вечным сном.
А если вновь вернуться? Бесполезно:
Родишься Ты во времени ином.
- 354 -И я тебя не встречу, нет, не встречу,
В скитанья страшные пущусь одна.
И если это возвращенье - вечность,
Она мне не нужна.
Жил в чулане, в избушке, без печки,
В Иудее и Древней Греции.
«Мне б немного тепла овечьего,
Серной спичкой могу согреться».
Он смотрел на звездную россыпь,
В нищете своей жизнь прославил.
Кто сгубил жизнелюба Осю,
А меня на земле оставил?
Проклинаю я жизнь такую,
Но и смерть ненавижу истово,
Неизвестно, чего взыскую,
Неизвестно, зачем воинствую.
И, наверно, в суде последнем
Посмеюсь про себя ядовито,
Что несут серафимы бредни
И что арфы у них разбиты.
И что мог бы Господь до Процесса
Все доносы и дрязги взвесить.
Что я вижу? Главного беса
На прокурорском месте.
Помилуй,боже, ночные души.
Не помню чье
Прости мою ночную душу
И пожалей.
Кругом всё тише, и всё глуше,
И всё темней.
- 355 -Я отойду в страну удушья,
В хмарь ноября.
Прости мою ночную душу,
Любовь моя.
Спи. Сон твой хочу подслушать,
Тревог полна.
Прости мою ночную душу
А́нна Алекса́ндровна Барко́ва (16 июля 1901, Иваново-Вознесенск — 29 апреля 1976, Москва) — русская поэтесса; писала также прозу и публицистику.
Училась в гимназии в Иваново-Вознесенске (где её отец работал швейцаром); с 1918 г. сотрудничала в ивановской газете «Рабочий край» под руководством А. К. Воронского. Выступала в печати со стихами, которые были замечены и высоко оценены прежде всего «левой» критикой. В 1922 г. переезжает в Москву по приглашению А. В. Луначарского, секретарём которого недолгое время работает; позднее, вследствие конфликта, покидает его секретариат и пытается устроиться в различные газеты и издательства Москвы.
В 1922 году выходит её единственная прижизненная книга стихов «Женщина» (с восторженным предисловием Луначарского), в следующем году отдельным изданием публикуется пьеса «Настасья Костер».
Начало 1920-х гг. — вершина официального признания Барковой; её стихи становятся широко известны, о ней начинают говорить как о «пролетарской Ахматовой», выразительнице «женского лица» русской революции. Её лирика этих лет действительно глубоко оригинальна, она эффектно выражает мятежные (революционные и богоборческие) устремления «сражающейся женщины», виртуозно используя богатый арсенал поэтической техники (в частности, прочно утвердившиеся к тому времени в русской поэзии дольник и акцентный стих).
Однако мятежная натура Барковой довольно быстро приводит её к глубокому конфликту с советской действительностью. Она не может найти себе место в официальных литературных и окололитературных структурах.
В конце 1934 г. её арестовывают в первый раз и заключают на пять лет в Карлаг (1935—1939), в 1940—1947 гг. она живёт под административным надзором в Калуге, где в 1947 г. её арестовывают повторно и на этот раз заключают в лагерь в Инту, где она находится до 1956 г. В этот период поэтесса писала о себе так
В 1956—1957 годах жила на Украине в посёлке Штеровка близ города Луганска.
13 ноября 1957 года, несмотря на «оттепель», её арестовывают в третий раз (как и прежде, по обвинению в антисоветской агитации) и заключают в лагерь в Мордовии (1958—1965).
С 1965 года живёт в Москве, в коммунальной квартире, получая небольшую пенсию.
Все эти годы Анна Баркова продолжает писать стихи, многие из которых достигают большой художественной силы и входят в число важнейших документов «лагерной литературы» советского периода
Анна Александровна Баркова скончалась 29 апреля 1976 года. Урна с её прахом захоронена на московском Николо-Архангельском кладбище (участок 1-9, колумбарий 3, секция 3-б).
Публикация её произведений началась только в 1990-е гг.; несколько сборников стихов были изданы в Иванове и в Красноярске. Одно из наиболее полных изданий — книга «…Вечно не та» (М.: Фонд Сергея Дубова, 2002). Опубликованы также дневники и проза Барковой («Восемь глав безумия»: Проза. Дневники. М.: Фонд Сергея Дубова, 2009)..
Моя мать, Баркова Елена Павловна, всю жизнь проработала в издательстве “Наука”.
Мой отец, Яковенко Леонид Аронович, архитектор, автор проекта Палеонтологического музея в Москве, лауреат Госпремии 1993 года (его сайт).
Издранные факты биографии: окончила школу № 625 и художественную школу № 3, поступила на филологический факультет МГУ, коий и окончила с отличием. Училась у Никиты Ильича Толстого, одного из крупнейших наших славистов и правнука Льва Николаевича.
Дипломная работа была посвящена мифологическим клише в русских былинах и защищалась по кафедре общего и сравнительно-исторического языкознания, ибо кафедра русского фольклора воспринять компаративистику была не в состоянии.
В 1990-1993 годах преподавала в Школе юного филолога, читала курс “Николай Рерих. Духовный поиск” – фактически, курс мировой мифологии и буддизма, тематически организованный вокруг имени Рериха. Потом на основе этого курса был создан курс в УНИКе.
После окончания филфака была дважды не допущена в аспирантуру, причем второй раз – даже до сдачи документов (!), несмотря на то, что была положительная резолюция проректора МГУ. Столь лютым отторжением горжусь.
С сентября 1993 года и по сей день преподаю в Институте истории культур (УНИК), считаю его одним из лучших вузов Москвы, причем не только по уровню профессуры, но и по уровню студентов. Основной предмет - мировая мифология.
В 1995 году активно подвизалась в Госдуме в связи с проектом по эколого-экономическому региону Алтай; имею правительственную благодарность. Статья 50 Конституции республики Алтай написана на основе моих разработок.
Примерно с 1996 года училась у С.Ю. Неклюдова, под руководством которого в 2003 году защитила кандидатскую диссертацию.
В 1997 году написала тханку Шамбалы – буддийскую икону, воссозданное знамя Центрально-азиатской экспедиции Рерихов. Картина находится в хранении Музея им. Н.К. Рериха (Москва), в котором я работала в 1998-2009 гг. в научно-просветительском отделе (пока он там был).
В декабре 2000 года родилась дочь Любовь.
В 2002 году мой перевод книги Ю.Н. Рериха "Тибетская живопись", к которому было мною написано приложение "Буддийская живопись...", был удостоен диплома АСКИ "Лучшие книги года".
С 2008 года занимаюсь коллекционированием японских кимоно, а также гравюр, живописи сумиё-э, предметов прикладного искусства. Первая выставка коллекции "Тысяча и одно кимоно" прошла в сентябре 2008 года в Третьяковской галерее (в рамках фестиваля "Пути совершенства"), с декабря 2008 года сотрудничаю с проектом "Самураи. Art of War". В ноябре 2012 года мы открыли первую совместную выставку "Кимоно. Три века японской моды" в Киеве. Всего за 4 года экспонирования коллекции прошло около 20 выставок (как в составе фестивалей, так и отдельных) на площадках Москвы, Киева, Санкт-Петербурга, Оренбурга, Омска, Рязани, Пятигорска, Сочи, Геленджика.
В 2011 году приступила к разработке курса истории русской литературы для Института современной журналистики. Курс получил почти официальное название "Русская литература от олдового Нестора до нестарых Олди" и состоит из трех частей: "Старье" (древнерусская и XVIII век), "Училка" (классическая русская литература) и "Креатифф" (Серебряный век, советская и современная). Благодаря вопиющей антиакадемичности несет студентам глубокие знания.
Весной 2012 года получила должность профессора и заведующей кафедрой культурологии Института УНИК.
Основные научные публикации:
книги и брошюры
статьи
переводы
Основные институтские курсы:
О портале. Миф.Ру был открыт 2 марта 2005 года. Изначально он создавался как домашняя страничка, собрание моих научных (и творческих) работ, но потом разросся за счет научной библиотеки и галерей. Название пишется с одной ошибкой (mith, а не myth), поскольку правильный адрес давно кем-то занят, хотя не используется.
Все достоинства портала обусловлены тем, что его хозяйка (она же вебмастер) – гуманитарий; все технические недостатки – тем же самым:-)
На сегодняшний день тематика Миф.Ру, помимо собственно мифологии и эпоса, - это история культуры, отдельно буддология, а также литература и живопись фэнтези. Столь странный и неравномерный принцип объясняется тем, что Миф.Ру по-прежнему остается “домашней страничкой” (только очень большой), отражающей мои сугубо субъективные интересы. С осени 2006 года особое место здесь занимают материалы, посвященные .
В 2009 году портал входил в число 300 самых посещаемых сайтов Рунета в категории “Культура”. Потом хозяйка ушла в реал, и "Миф" потихоньку оброс мхом;)
Анна Александровна Баркова - русская поэтесса, прозаик, драматург.
Была пятым (и единственным выжившим) ребёнком в семье сторожа/швейцара Иваново-Вознесенской гимназии. Мать работала на текстильной фабрике и умерла рано. Анна отлично училась в гимназии, где работал её отец, с пяти лет много читала и рано начала писать, с 13 лет зарабатывала уроками.
Стихи публиковала с 16-ти лет, в 1918-1921 годах работала «хроникёром» в ивановской газете «Рабочий край» под руководством А.К. Воронского. Выступала в печати со стихами, которые были замечены и высоко оценены прежде всего «левой» критикой, на её стихи было обращено сочувственное внимание таких интеллектуалов-эстетов, как А. Блок , В. Брюсов . Луначарский писал ей: «Я вполне допускаю мысль, что Вы сделаетесь лучшей русской поэтессой за все пройденное время русской литературы» . В 1922 году переезжает в Москву, поступает в руководимый В.Я. Брюсовым Литературно-художественный институт, но вскоре из него уходит. По приглашению А.В. Луначарского, два года работает у него помощником секретаря, но вследствие конфликта (вызванного её язвительными комментариями к тайнам кремлевского двора) покидает его секретариат. В 1924 году с помощью М.И. Ульяновой устраивается работать в «Правду», где иногда появляются ее заметки и стихи. Затем до 1929 года работает в «Сельколхозгизе».
В 1922 году выходит её единственная прижизненная книга стихов «Женщина» (с восторженным предисловием Луначарского), критики пишут о ней как об антиподе Ахматовой: «Россия раскололась на Ахматовых и Барковых» . В следующем году отдельным изданием публикуется пьеса «Настасья Костёр», которая тоже получает полное одобрение советской власти. Начало 1920-х годов - вершина официального признания Барковой: её стихи становятся широко известны, о ней начинают говорить как о «пролетарской Ахматовой», выразительнице «женского лица» русской революции. Её лирика этих лет действительно глубоко оригинальна, она эффектно выражает мятежные (революционные и богоборческие) устремления «сражающейся женщины», виртуозно используя богатый арсенал поэтической техники (в частности, прочно утвердившиеся к тому времени в русской поэзии дольник и акцентный стих).
Но далее было всё уже не так: публиковать произведения, критикующие власть, естественно, не стали... Мятежная натура Барковой довольно быстро приводит её к глубокому конфликту с советской действительностью. Она не может найти себе место в официальных литературных и окололитературных структурах, т.к. обладает «излишней несдержанностью». Задолго до появления «кремлевского горца» она написала, к примеру, следующее: «Печален», «идеален», «спален», / Мусолил всяк до тошноты. / Теперь мы звучной рифмой «Сталин»/Зажмем критические рты» . Баркову арестовали 25 декабря 1934 года – в начале массовых репрессий, связанных с «делом Кирова» из-за случайно брошенной фразы: убили, дескать, не того, кого надо, - и она проводит в Карлаге четыре года (1935-1939). Затем жила под надзором в разных городах России, пережила Великую Отечественную войну в Калуге, работала сторожем.
Но в 1947 году вновь была арестована, ей снова было предъявлено обвинение по статье 58-10. 16 февраля 1948 года судебная коллегия по уголовным делам огласила приговор: 10 лет лишения свободы с отбыванием в ИТЛ, поражение в правах на пять лет после отбытия наказания. И на этот раз заключают в лагерь в Инту, где она находится вплоть до января 1956 года, когда Анну Александровну освободили согласно указу об амнистии.
После освобождения много писала, но в 1957 году, несмотря на «оттепель», была в третий раз арестована. Против неё 13 ноября 1957 года УКГБ снова возбудило уголовное дело «по признакам статьи 54-10» (причина: донос и перехваченный на почте сатирический рассказ о Молотове). Анне Александровне было предъявлено обвинение в том, что она, дважды привлекавшаяся к уголовной ответственности, не отказалась от своих антисоветских убеждений. За «клеветнические измышления» в своём творчестве Баркова получает уже не сталинскую, а хрущевскую десятку и попадает в мордовские лагеря. В Озерлаге прошли ещё восемь лет.
По завершении своего «последнего срока» Баркову в 1965 году направляют в пос. Потьма Мордовской АССР в инвалидный дом, откуда она лишь в 1967 году получает (при содействии А. Твардовского и К. Федина) возможность вернуться в Москву, получила комнату в коммунальной квартире на Суворовском бульваре, была принята в Литфонд, ей назначили пенсию в 75 рублей. Каждое утро («как на работу»,- говорила она) шла в Дом книги на Калининском проспекте и всю свою пенсию тратила на книги. Они заполняли всю комнату. Подаренный кем-то старый холодильник никогда не включался: он тоже служил книжным шкафом.
Все эти годы Анна Баркова продолжает писать стихи, многие из которых достигают большой художественной силы и входят в число важнейших документов «лагерной литературы» советского периода. Несколько раз она пытается предложить их к публикации, получая всякий раз неизменный отказ с формулировкой: «Нет оптимизма, нет жизнеутверждающего начала» .
Отрывок из письма 70-летней Барковой: «… Я предаюсь дьяволу иронии, бесу противоречия, духу неверия. Но не думайте, что небо мне совершено чуждо. Простите за цитату, но могу повторить вслед за Гейне : «Я не знаю, где кончается ирония и начинается небо». И вот эта сомнительная, коварно-насмешливая сторона любого явления, любой веры, любого убеждения и принципа – это первое, что я вижу и чувствую и против чего настораживаюсь. Стать выше ненависти? Стать выше 30 лет своего рабства, изгнанничества, преследований, гнусности всякого рода? Не могу! Я не святой человек. Я – просто человек. И только за это колесница истории 30 лет подминала меня под колеса. Но не раздавила окончательно. Оставила сильно искалеченной, но живой» .
Поэтому Анна Баркова с полным правом могла с такой потрясающей пронзительностью написать о своём поколении и о себе:
«Героям нашего времени / Не двадцать, не тридцать лет.
Тем не выдержать нашего бремени, / Нет!
Мы герои, веку ровесники, / Совпадают у нас шаги.
Мы и жертвы, и провозвестники,/ И союзники, и враги.
Ворожили мы вместе с Блоком, / Занимались высоким трудом.
Золотистый хранили локон / И ходили в публичный дом.
Разрывали с народом узы / И к народу шли в должники.
Надевали толстовские блузы, / Вслед за Горьким брели в босяки.
Мы испробовали нагайки / Староверских казацких полков
И тюремные грызли пайки / У расчетливых большевиков.
Трепетали, завидя ромбы / И петлиц малиновый цвет,
От немецкой прятались бомбы, / На допросах твердили «нет».
Мы всё видели, так мы выжили, / Биты, стреляны, закалены,
Нашей Родины, злой и униженной, / Злые дочери и сыны.»
Умерла Анна Александровна от рака горла 29 апреля 1976 года - незадолго до кончины выскользнула из больничной палаты, спустилась с третьего этажа, доковыляла до выхода и потеряла сознание. Придя в себя, объяснила подбежавшим сестрам, что отстала от колонны: пыталась догнать. Эта женщина, всю жизнь отрицавшая Бога, попросила похоронить ее по православному обряду. Отпевали её в церкви Николы-Чудотворца в Хамовниках, урна с ее прахом захоронена на Николо-Архангельском кладбище. И лишь через четырнадцать лет после смерти стали выходить ее книги: несколько сборников стихов были изданы в Иванове и в Красноярске. Одно из наиболее полных изданий - книга «…Вечно не та» (М.: Фонд Сергея Дубова, 2002). «Языковая четкость ее стихов отражает достоинство, с которым эта женщина прошла тернистый путь, уготованный сотням тысяч людей» . (В. Казак).
К фантастическим темам Баркова была склонна всю жизнь. Начиная от фантастического рассказа «Стальной муж» (1926), до антиутопии «Освобождение Гынгуании» (1957) и повести «Восемь глав безумия» (1957), в которой современный Мефистофель в обличье бывшего советского служащего, пребывающего на пенсии и удящего рыбу в местном пруду, рассказывает, как он общался с министром сталинской госбезопасности и самим Адольфом Гитлером, предлагает совершить автору путешествие во времени и пространстве, и собеседники отправились в будущее, в его альтернативные варианты - либерально-демократический и милитаристско-коммунистический миры.
Литература:
А.И.Михайлов // в словаре Русская литература ХХ века. М.: ОЛМА-ПРЕСС Инвест, 2005 - стр. 170-173
В.Д.Панов. Обзор архивных следственных дел А.А.Барковой // Избранное. Из гулаговского архива. С.271-280.
© (по материалам сети)
